– Не пойму тебя, – потирая платком горячий лоб, переспросил он купца, – о чем речь ведешь?
– Татарские юрты там поблизости стоят, – осторожно пояснил тот, – я уже с муллой говорил, что молодых парней и девок к себе на работу возьму, платить стану…
– И что мулла?
– Согласие дал.
– Так то дело полюбовное – ты нанял, они согласны. А мое разрешение тебе к чему? – ничего не понимая, переспросил купца Сухарев.
– Бумагу казенную на тех татар выписать, чтоб к фабрике их приписать, а то сбегут через неделю, и не воротишь ничем.
– Нужна городу бумага, – поддержал Медведева Корнильев.
– Нужна, нужна, – вслед за ними закивал и Нефедьев.
– Н-да! Задал ты мне, братец, работу, – хмыкнул Сухарев. Теперь до него окончательно дошло, о чем просит купец. Выдать бумагу с печатью о приписке татар к фабрике. А татары, будучи людьми неграмотными и законопослушными, верят каждой бумажке, на которой красуется двуглавый орел, хоть с медного пятака его переведи. Понятно, купец найдет способ отблагодарить его за тот документ, но зря он начал при секретаре, при остальных купцах, тут сидящих. Зря… – Не знаю как и быть, – помялся Сухарев, – о пользе для города верно говоришь, но и супротив закона идти не хочу. Извини, братец.
– А нельзя ли, ваше высокопревосходительство, – вкрадчиво заговорил Михаил Корнильев, – колодников да беглых людей к нему на фабрику на первое время определить?
– И сколь человек возьмешь? – поинтересовался губернатор, но от его внимания не ускользнуло, что купцы удивительно быстро переключились на колодников, не стали больше настаивать на бумаге по татарам. Видать, продумали все заранее и теперь играли с ним, как с мальчиком в лапту, заставляя кидаться из одного угла в другой.
– Поболе сотни, – ничуть не раздумывая, отвечал Медведев.
– Сколько? – опешил Сухарев. – Сотню? А кормить их кто станет? А охрану нести? Думай, чего говоришь.
– Уже подумал. Справлюсь, да и вы поможете.
– Да кто ты таков, чтоб я, государев слуга, тебе бы помогать стал? – вспылил моментально Алексей Михайлович, и мысли об обеде уже более не занимали его.
– У других купцов в работниках по много колодников содержится, – упрямо гнул свое Медведев.
– У других, у других, – передразнил его Сухарев, и вдруг ему стало все равно, наплевать и на закон, и на доносы, которые непременно полетят на него рано или поздно в столицу, и он устало согласился: – Черт с тобой, пиши прошение.
– Готово, – подал купец свернутую в трубку бумагу, чуть помятую по краям. Потом, положив бумагу на стол перед губернатором, придавил ее тяжелой серебряной с золотыми накладками в центре и по краям табакеркой и, смущаясь, добавил: – Для памяти от нас, ко дню вашего ангела.
– Далековато до ангела моего, – хмыкнул Алексей Михайлович, беря табакерку в руки, – но все одно спасибо за подарок. Все у вас? – спросил и поднялся, давая понять, что купцы полностью исчерпали отведенное им время. Встали и те, но мялись чего-то, не спеша уходить.
– Две семьи остяков под городом чумы поставили на той неделе, – как о чем-то постороннем проговорил Нефедьев.
– И что с того? – скрестив руки за спиной, спросил Сухарев.
– С голоду помирали совсем. Дал им мучицы, солонины…
– По-христиански поступил, братец. – Губернатор поднял было руку и хотел едва ли не по-дружески потрепать купца по плечу, но вовремя спохватился, и рука его так и застыла в воздухе немым вопросом.
