Все тексты – лекции, обращения и эссе, включенные в сборник «Ответственность и суждение», были написаны Арендт по-английски, на языке, который она выучила лишь в возрасте тридцати пяти лет, когда беженцем прибыла в Америку из оказавшейся во власти нацистов Европы. Всего через год, к 1942-му, она уже писала на новоприобретенном языке, но до конца своих дней отдавала свои английские работы перед публикацией на «англизацию». Подвергнуть этому процессу пришлось и данный сборник. Арендт была прирожденным писателем; по ее собственным словам, после того как ей в голову приходила мысль, она садилась и печатала с такой скоростью, на какую только были способны ее пальцы. Когда она писала на своем родном языке, немецком, проблем не возникало, но любому, кому довелось корпеть над ее английскими рукописями, известно, что скорость при их написании впоследствии создавала сложности. У нее был огромный словарный запас, в том числе за счет знания древнегреческого и латыни, но, когда она имела дело с английским, та уникальная незамедлительность, с какой ее мысли превращались в слова, выливалась в чрезмерно длинные предложения со структурой и пунктуацией, порой отличными от общепринятых. Другая проблема состоит в том, что в рукописях много отметок о переносе тех или иных фрагментов (в то время персональных компьютеров еще не было) и написанных от руки дополнений, которые зачастую неразборчивы и лишены указаний, в какое место текста их следует поместить. Задача, стоящая перед редактором, состоит в том, чтобы сделать английские тексты Арендт связными, не отступая ни от того, что она хотела сказать, ни от того, как она хотела это сказать: изменить, где необходимо, ее синтаксис, но сохранить ее стиль, отражающий извилистость ее мысли.
Текст «Пролога» представляет собой речь, произнесенную Арендт в 1975 году в Копенгагене по случаю получения датской правительственной премии Зоннинга за заслуги перед европейской цивилизацией. Арендт стала первой из граждан США, кто получил эту премию, и первой женщиной – в числе предыдущих лауреатов были Нильс Бор, Уинстон Черчилль, Бертран Рассел и Альберт Швейцер. В своей речи она задала необычный вопрос: уж если мыслители «живут незаметно», как можно дальше от огней публичной сцены, то почему она, «не имеющая ни статуса публичной фигуры, ни желания ею становиться», награждена «публичными почестями»? Это не была скромность (нечто, отличное от смирения и всегда ложное): за двадцать лет до того она писала мужу, что появление перед «взором публики» было для нее «несчастьем». Оно вызывало «чувство, будто мне надо ходить туда-сюда, пытаясь отыскать себя саму».[30] В своем публичном выступлении Арендт проделала редкий и трудный акт суждения о себе самой, тем самым показав, что умение судить о том, что нечто правильно, а нечто другое неправильно, в первую очередь зависит от самопонимания судьи. Арендт судила о себе и тем самым явила пример следования древнему завету познать самого себя как условия способности суждения. Она использовала латинское существительное persona, производное от глагола per-sonare, который первоначально употреблялся по отношению к голосу, звучавшему сквозь маску сценического актера. Она использовала его не так, как римляне, для которых оно было метафорой политической личности в ее отличии от «простого члена людского рода», но в своем собственном смысле: как метафору
