Отвлекаясь - страница 17

, которые поблескивали на холодном солнце. Сейчас, в 15:18, небольшая площадь была пуста, воздух казался сладким на вкус, ветки олеандров согнулись. Он скользнул, как змея, мимо безликих, словно отлитых в одной форме домов с ровными рядами окон, напоминающих слепые глаза. Он всмотрелся в пространство, послушал пустоту: его сердце оглушительно грохотало, как жестяной барабан.

Он поставил машину за парком. В нем играли только двое детей, рядом на лавочке сидел их отец – бородатый мужчина в квадратных очках. Младший из мальчишек упал и подскочил на упругом покрытии. Если бы в нашей стране умели утилизировать смешанные отходы, подумал Паоло, это покрытие было бы сделано из тысяч бутылок для воды: мы превратили бы переработанный пластик в крошечные шарики – гранулы – и расплавили бы их, добавив немного нефти. В Швеции таким способом изготавливают флисовые одеяла. Да и линолеум тоже. Паоло помнил, как здесь стелили покрытие, оборудовали парковку.

В те времена он ездил на велосипеде, возвращался на нем с работы домой, чтобы тренировать легкие; именно на этом месте он останавливался, пил воду из уличного фонтанчика, разминал ноги и входил в Вилладжо медленным шагом, восстанавливая дыхание. Он считал, что вместо парковки надо было поставить здесь киоск и продавать фруктовое мороженое, пиво, пиццу. Все, что касалось детей, было ему не интересно, они для него вообще не существовали, заводить ребенка он не собирался. Виола тоже не хотела.

Паоло хорошо помнил их первые свидания и бесконечные аперитивы, они сидели рядом, пили темно-красное чильеджоло, Виола пьянела от первого же стакана, становилась ласковой и разговорчивой, делилась сокровенным – выражала вслух свои желания. Съездить в Нижнюю Калифорнию, перевести роман Маргарет Этвуд, каждую субботу по утрам ходить в хаммам в Римском гетто[9], закупаться всякой всячиной на рынке Тестаккио, похудеть на четыре, пять, шесть килограммов.

– А ребенок? Ребенка ты хочешь?

– Ну… Я пока об этом не думаю, не знаю… Если получится…

Если получится.

Это стало их приговором.

Спустя несколько месяцев она согласилась переехать к Паоло, в квартиру в двух шагах от этой самой парковки; это не было продуманным решением, скорее уступкой традиции, заботой о потребностях партнера. Виола усердно редактировала свой первый роман и занималась переводами. Паоло только что приняли на работу в юридическую контору Гримальди.

Весь день они с нетерпением ждали вечера и начинали его, как обычно, с бокала чильеджоло. Они могли часами гулять, прижавшись друг к другу и идя в ногу, спускались к плотинам на Тибре, смотрели на вспененную воду и в конце концов добирались до центра; питались жирной, нездоровой едой прямо в постели или в спешке, на ходу, иногда примостившись за буковым столиком на кухне, где Виола поставила горшок с плющом, доставшимся ей от отца, – свое наследство.

Она постоянно читала Томаса Бернхарда, Сола Беллоу, Джоан Дидион, и это вызывало у Паоло безграничное восхищение, которое неизбежно превращалось в желание – желание неодолимое, за первый год только окрепшее; они были словно спортсмены в процессе бесконечных тренировок, все более уверенные в себе, все более счастливые.

После секса ее волосы кудрявились, тогда они у нее были длинные, с челкой, она подкрашивала их в оттенок шоколада. Сидя на нем сверху, она вытягивала шею, набухшие груди колыхались (Паоло казалось, что они грохочут на всю комнату), живот и ягодицы становились упругими, как барабан. Ее маленькое стройное тело быстро двигалось, становилось влажным. Гибкая спина покрывалась каплями пота, несколько раз – вскоре после окрашивания волос – на ней появлялись темные пятна. На кухне тоже все пачкалось. Любовь везде оставляла свои отпечатки. После секса они обычно отправлялись в душ, и все начиналось сызнова. Прямо там, стоя под горячими струями, Виола произнесла: