Мы пошли дальше. Платон держал меня за руку, но иногда забегал вперёд, направлял на меня фотокамеру и делал снимки.
– Вот тут есть одно дерево и поляна. Так красиво! И вода в Озере должна быть цвета неба.
– Где?
– Вот здесь повернём, тут тропинка.
Он опять отпустил мою руку и бросился вперёд, оборачиваясь и делая на ходу снимки – со мной и без меня. Я шла за ним и улыбалась.
– Иди сюда.
Дерево было высоким. Его извилистый ствол и ветви действительно служили чудесным фоном для любой картины художника или фотографии. Невысокий пригорок, на котором стояло это чудо, позволял увидеть Озеро и тот дальний лес на другом берегу.
Я смотрела по сторонам. Платон смотрел на меня.
– Ты можешь снять платье?
Я в платье или нет? Помню этот вопрос. Почему? Почему я ещё одета? Да, раз он об этом меня просит…
– Могу. А зачем?
– Я хочу сфотографировать тебя без платья.
Да, я была в платье в горошек. Какая жалость. Сейчас я хочу, чтобы на мне тогда ничего не было. Совсем ничего. И не было бы этой просьбы Платона. Но я помню его желание и свой тогдашний отказ.
– Только платье?
– А можешь всё остальное снять тоже?
Какое странное желание у мужчин. Какая разница, если любишь, в каком виде лучше наблюдать? В платье или голой? Зачем им нужна женская обнажённость? Страсть или древний инстинкт движет их желаниями? Возможно, пройдя долгий путь, который обычно называют временем, что-то происходило в сознании мужчин. Теперь я точно осознаю – это просто страх. Страх потерять свою влюблённость. Страх разлюбить то, к чему привязан. Или же это боязнь забыть то возбуждение от счастья, которое даёт мужчине его любимая женщина. Ах, если бы я тогда приняла это – его чувство ко мне – всё случилось бы иначе. Я бы тут же сняла это дурацкое платье и бельё, выкинула бы всё раз и навсегда. А может, даже раньше – на том пляже, куда меня вела судьба, а я не доверилась ей. Или ещё раньше – когда мы начали своё путешествие на дачу, прямо в электричке, как только она отошла и разошёлся народ. А может, и раньше. Может, я всегда была бы с ним совершенно голой, совершенной. Уже в электричке. Или на вокзале. Я бы вышла из дома, из подъезда, у которого он меня ждал утром, чтобы забрать и ехать на дачу. Он бы даже не задал вопроса.
Я улыбнулась. Он сделал пару снимков, и мы вернулись на тропинку, ведущую к его даче. Он повел меня за собой.
Я была в платье в горошек. Нет. Нет, нет и нет.
Теперь я буду помнить это иначе. Теперь я знаю, что на самом деле я шла абсолютно голой. Совершенно обнаженной. Я была чистым совершенством – грациозной, безупречной, раскрепощенной. Красивой, стройной, наполненной светом. Я была желанной. Обворожительной. До безумия сексуальной.
Он шагал рядом, чуть впереди, потом позади, не сводя с меня глаз, поднося камеру к лицу. Щелчки затвора. Одна фотография за другой. Он ловил каждое мое движение, каждый изгиб, каждый поворот головы. Я сама замирала в причудливых позах, вытягивала руки, выгибала спину, танцевала. Я не пряталась. Я дарила себя каждому кадру.
Я хотела, чтобы он видел. Видел меня без прикрас, без тени сомнений, без запретов. Чтобы запечатлел меня такой, какой я есть. Каждую линию, каждый миллиметр кожи.
Вот я широко расставляю ноги. Вот наклоняюсь, касаясь земли. Вот приседаю, раздвигая колени. Я улыбаюсь. Я открываю себя полностью, без остатка.
И мы не пошли на дачу. Мы побежали к Озеру. Вода приняла нас, окутала, прижала к себе. Мы ныряли, смеялись, толкались в волнах, уплыли далеко, к другому берегу. И там, среди горячего песка, смешанного с мелкими осколками ракушек, мы касались друг друга, теряли дыхание в поцелуях, захлебывались смехом.
