Ее наряд произвел неожиданный эффект. Были те, кому он безоговорочно понравился, и те, кто не понял ее стиля, и даже те, кто советовал ей перешить платье, доработать модель, немножко исправить…
Исправить фасон? Она смотрелась в зеркало, и ей казалось, что платье сидит по фигуре. Ушив наряд, она лишит его той легкости, которую ему придавал его свободный крой. Убрать детали? Но именно их она вышивала в своем воображении, перенося на ткань аппликацией. Рисунок ткани – это орнамент ее души.
Зеркало смотрело на ее терзания и улыбалось: на его жизненном веку не было примера, чтобы костюмчик с чужого плеча сел лучше, чем свой. Зеркало решило помочь девушке, оно иногда помогало тем, кто пытался проникнуть в суть через отражение.
Отражение девушки сразил солнечный луч, он осветил ее так, что она заблистала золотом Небес, он не позволил ей в утро сомнений видеть себя иначе.
Она поняла: все дело в музыке, которую она слышит внутри! Когда она слышит ее, она танцует то, что диктует ей музыка – темп, ритм и узор.
А платье – должно соответствовать!
Стоя в очереди в кассу на Премьеру,
Может статься, что это пьеса Вашей жизни,
И Вы там – артист,
А Вы все еще пытаетесь быть зрителем.
Все места проданы. Ну вот опять: вчера он не успел на самолет, сегодня решил утешиться театром, и тут – «билетов нет». Табличка зияла своей безысходностью, на нее натыкался взгляд, хотелось уйти, но он все еще надеялся: вдруг перед самым началом случится чудо – появятся билеты. Об этом спектакле он мечтал давно, уже схлынул первый поток зрителей, стих аншлаг, а билетов все еще было не достать.
По ту сторону таблички сидела кассирша. Она рассматривала молодого человека без интереса, просто потому что все уже разошлись и смотреть было не на что. Он притянул ее взгляд, мужественного вида мужчина, не умевший справиться с незащищенностью перед куском картона.
Девушка не испытывала сожаления, уж слишком многие просили, требовали, кричали, и ей так хотелось убежать от людской назойливости. Этот же не шумел, он верил в чудо, это так явно читалось в его ожидающей позе.
Чудо задерживалось, уже десять минут до начала, и прозвенел второй звонок. Она наблюдала уже с интересом: мужчина не нервничал, не курил, не бросал взгляды на спешащих последних зрителей. Вот еще пять минут. На входе женщины-контролеры оживились: пора закрывать двери. И тогда он пошел. Контролеры пропустили его внутрь, он разделся в гардеробе и поспешил в зал.
Кассир точно знала, что у него не было билета. И что через их контролерш прорваться не могли и самые настойчивые. «Чудо, да и только», – подумала она.
Мужчина сидел в пятом ряду, почти в самом центре. Весь первый акт он был целиком поглощен пьесой, артистами, играющими его жизнь, как ему казалось.
Антракт. Зажегся свет. Он встал пропустить женщину и замер: перед ним стояла его Муза, любимая женщина, сбежавшая от него десять лет назад. Сбежавшая от его нерешительности, боязни отношений… Муза улыбалась, ей тоже казалось, что пьеса была про ее жизнь.
В театре жизни не бывает аншлагов. Зрители заняты в других постановках. Все пьесы идут один раз. А сценарий пишется всю жизнь. Так стоит ли рассчитывать на аплодисменты? Или лучше получать удовольствие от игры?
