Мальчик из дальнего крыла помещения вынес на улицу пару ящиков, обломком кирпича разбил их и в шаге от угла склада развёл костерок. Потом снял с себя плащ мастера, сложил его в четверо и, постелив на пол, сел на него; щепочкой вычистил ботинки, спиной опёрся о стену и вытянул ноги. Чуть погодя достал из кармана лёгкой курточки корку хлеба, съел её; вытряхнув из кармана ещё несколько крошек, также отправил их в рот. Закрыл было глаза, но через минуту, досадливо качнув головой, взялся за скользкие шнурки ботинок. Ботинки он снял без труда, как-никак они и сейчас ему велики.
Костерок наполовину прогорел, и мальчик вынес ещё три ящика. Один разбил на щепки и положил их в огонь. А на двух других развесил на просушку портянки. Кроме того, на один из них он поставил обувь, а на второй положил босые, сморщенные от влаги ноги. И устало прикрыл веки.
Прошло около получаса. И тут покой мальчика был нарушен шумом остановившейся рядом с ним полуторки, крытой новеньким тентом. На её боку поблёскивал алый крест. А на прицепе у машины была полевая кухня. Из кабины вылезли немолодой уже шофёр, явно из мобилизованных, и светленькая круглолицая девушка – санинструктор, а из кузова, покряхтывая от натуги, выбрался ещё один дядька лет сорока, высокий, сухопарый. Они подошли к пареньку, который поспешно снял ноги с ящика.
– Ну, здравствуй, хлопец, – сказал шофёр.
– Здравствуйте, – смущённо ответил мальчик.
– Можно к твоему огоньку? – спросил сухопарый.
– Располагайтесь.
– Спасибо, – поблагодарил высокий дядька, садясь рядом. – Сушишься?
– Да вот пришлось. А то уж ноги из ботинок стали выскальзывать, – ответил он, наматывая на ногу портянку.
– Да, ботиночки-то твои кушать захотели, – сочувственно усмехнулся дядька. – Но их накормить не могу, а вот тебя, если хочешь…
– Хочу, – тут же согласился мальчик. – Так хочу, что даже сила из рук ушла. А мне ещё мастера своего найти надо – он где-то здесь, в ополчении, – да на правый берег нужно успеть вернуться.
– Эк тебя занесло на ночь глядя, – покачал головой шофёр. – Не мог завтра прийти?
– Дождь-то сегодня льёт, а он дождевик забыл. Вот и несу ему, – мальчик указал на плащ.
– Ну, это правильно, – сказал шофёр. – Ты вот что, имей в виду, если будешь очень запаздывать, загляни сюда: коли будет возможность – подхвачу. Звать-то как тебя?
– Вовкой, – улыбнулся мальчик.
– А меня Иваном Пахомычем зовут, кормильца нашего – Семёном Ивановичем – очень полезный человек. А это наш доктор – Ниночка.
Подошёл повар и протянул Вовке миску с гречневой кашей, ложку и ломоть ржаного хлеба.
– Это… мне? – дрогнувшими руками нерешительно взял он еду.
– Ну а кому же ещё? – усмехнулся Семён Иванович.
– Спасибо, – не отрывая взгляда от миски, сказал Вовка.
– Что ты на неё смотришь, как в зеркало? Кашу есть надо, пока горячая, – шутливо заметил шофёр.
Мальчик, наслаждаясь каждой ложкой этого аппетитного кушанья, стал есть. Все смотрели на него и улыбались. А он, быстро управившись с кашей, корочкой дочиста вытер миску и вернул её.
– Вкусно-то было, не передать. Спасибо.
– На здоровье, – ответил повар.
– Иван Пахомыч, – обратился к шофёру мальчик, – у вас случайно не найдётся, чем подошву на ботинке подвязать, чувствую, вот-вот оторвётся.
– Сейчас поищу, погоди маленько.
Покопавшись в кабине, он принёс Вовке сантиметров сорок красного провода. Мальчик накрепко привязал им к ботинку подошву, и сказал:
