П. А. Столыпин - страница 67

<…> Этот сад за дремлющим прудом, этот старинный барский дом, увенчанный бельведером, соединенный подковообразной колоннадой с четырьмя каменными флигелями, это стройное и простое в своей классической красоте произведение Растрелли^>1 дорого созвучием своего имени нашей родной поэзии: несколько лучших своих стихотворений Лермонтов пометил словом «Средниково».

В это родовое столыпинское гнездо переселилась из Пензенской губернии бабушка Лермонтова – Арсеньева (рожденная Столыпина), когда для воспитания молодого поэта явилась необходимость в близости большого города. Имение это принадлежало моему отцу, Аркадию Дмитриевичу Столыпину, рано осиротевшему, и управлялось опекунами. Впоследствии (в начале 70-х гг.) отец мой продал Средниково богатому купцу Фирсанову^>2, дочери которого Вере Ивановне оно сейчас принадлежит.

Для меня лично Средниково вдвое дороже по воспоминаниям раннего детства.

Едва ли не одно из самых первых воспоминаний моих – это колонна, прислонившись к которой я горько плакал: какой-то старик дразнил меня «Александрой Аркадьевной», потому что по моде того времени совсем маленьких детей одевали девочками. В пору нашего детства мы жили в Средниково и лето и зиму. Были снежки, катанья на салазках, а в дурную погоду беготня и игры по всему дому. Однажды играли в войну. Старший брат Михаил поставил мою сестру^>3 на часы и дал ей охотничью двустволку, которую она держала наперевес, стоя в темноте коридора. Брат мой Петр с разбега наткнулся носом на дуло ружья и, весь окровавленный, упал в обморок. Можно себе представить волнение нашей матери, пока в трескучий мороз за тридцать верст привезли из Москвы доктора. Горбинка на носу Петра осталась навсегда следом этого происшествия.

Отец мой был года на четыре моложе Лермонтова^>4, что в детстве составляет громадную разницу. Поэтому настоящими товарищами Лермонтова и его ближайшими друзьями были двоюродные братья отца – Алексей и Дмитрий Аркадьевичи. В особенности первый – известный по прозвищу Монго, ровесник Лермонтова и товарищ по кавалерийскому училищу. Монго умер рано, и я его не знал. Дмитрия Аркадьевича хорошо помню из современников и родных Лермонтова, рассказывавших мне о нем. Я знал еще старшую сестру отца старушку Игнатьеву и Эмилию Шан-Гирей, рожденную Верзилину, прозванную «розой Кавказа». Про нее ходила легенда, что она была косвенной причиной смерти поэта, но она это отрицала. В глубокой старости она сохранила следы замечательной красоты.

Часто я допытывался у отца, был ли Лермонтов отгадан в раннем детстве, признавали ли в нем будущего великого поэта, русскую славу? По-видимому, этого не было. В то время все не только писали стихи, но стихотворное искусство входило в образование юноши как обязательный предмет, наравне с музыкой и рисованием. Теперь стихотворное творчество мальчика было бы отмечено как исключительное призвание, но тогда это было общим правилом. Мой отец мне рассказывал: «Настолько не могли предвидеть развития Лермонтова, что в университетском пансионе Мюральда и дома говорили, что Лермонтов пишет стихи лучше меня, но зато я лучше рисую…» <…>

19 августа 1899 г., Чулпановка^>1

Дутенька моя родная и драгоценная. Пишу Тебе с Алешею, который едет завтра рано утром. В среду с почтой получил Твою телеграмму, и полегчало на душе – вечно этот телеграф запоздает. В воскресенье 22-го надеюсь получить первые Твои письма, а ведь я выехал 10-го. А ведь сердце так к вам и рвется – легко ли 12 дней оставаться без известий? Храни вас Господь. Я уповаю на то, что ничего с вами не случится, но тревожусь о всяких мелочах. Как разрешился вопрос с Аннушкою и Линою? Я знаю, как эти неприятности могут извести, и жалею Тебя, мою добрую касаточку, любимую мою.