Под жестокий гнет Хайдрун попали все, но никто не смел перечить, понимая, насколько важным было для нее организовать первую в мире свадьбу в период конца света. А потому Падальщики превратились в носильщиков столов и стульев, желявцы – в официантов, и даже Кейн был обязан плести матерчатые косички, украшавшие стулья перед импровизированной аркой, больше похожей на парашют для гнома.
Мне кажется, Хайдрун получала удовольствие от царившей суеты вокруг. Лукавить не буду, все получали. В том числе и я. Два месяца назад наша жизнь в Бадгастайне была настолько скучной и предсказуемой, что казалась одним долгим днем, в котором кто-то выключал свет на ночь: одинаковые дни тянулись как овсяная каша Свена, сползающая с ложки на тарелку, словно была каучуковым лизуном. Сейчас же мы практически жили в небольшой общине, где каждый знал соседа, где мы были одной большой семьей. Разумеется, это не могло не радовать.
Всю церемонию, как и праздничный ужин, разместили в ресторане – это единственное просторное место в восточном блоке, а другие крылья мы и не рассматривали, потому что людям туда нельзя. Так что праздник сегодня придет к ним, и они готовились к нему пуще остальных.
Я нашел Аннику возле длинных столов, она расставляла бокалы и фарфоровые тарелки, которые пылились в кухонных шкафах сорок лет.
– Смотри! Настоящий хрусталь! – сказала она довольная, словно нашла сокровище.
Я уже восемь лет жил в «Умбертусе» и забыл, каково это – радоваться вот таким вот мелочам, вроде хрустальных бокалов.
– Я такие только в Хрониках видела, – добавила она.
– А ты знаешь, почему хрусталь считался лучше стекла? В него добавляли оксиды свинца и бария, чтобы улучшить светопреломляющие характеристики, и потому он так ярко переливает цвета.
Анника скромно улыбнулась и продолжила ставить тарелки.
– Ты очень милый, Томас. Но боюсь твои знаки внимания немного ошиблись с целью.
Анника даже отвергала с нарочитой скромностью, словно извинялась за то, в чем виновата не была. Смущение тут же заиграло розовыми красками на ее бледном лице так ярко контрастирующем с длинными черными, как смоль, волосами. Сегодня она одела льняную тунику, видно новую, и перевязала оранжевым поясом. Я посмотрел на свой оранжевый пояс и понял, что да, я сегодня подружка.
– Я тебе не нравлюсь? – спросил я и тут же сам сгорел в красках стыда.
Не умел признаваться в симпатиях, вообще не знаю, как это делается. Почему бы не спросить напрямик?
– Дело не в этом, – уклончиво ответила она.
– А в чем?
– В том, что у нее шестнадцать детей, – ответила Тесса, смачно посасывая сушеный чернослив.
Она подошла к нам незаметно – воспользовалась своими навыками профессионального убийцы. Я гневно на нее зыркнул. Прям зыркнул, как будто глаза могли искры пускать.
– Никуда я не уйду, я твоя сестра, и я обязана о тебе заботиться.
Ее чавканье лишь еще больше раздражало.
– В чем состоит твоя забота сейчас?
– А как ты собрался воспитывать шестнадцать человеческих детенышей?
– Прекрати называть их так!
– А как еще? Они не твоего биологического вида!
– И что с того?
– А то, что упадет, расшибет себе коленку, ты ж даже помочь не сможешь.
В данную секунду я ненавидел Тесс. Во-первых, за то, как беспардонно она встряла в разговор, хотя готов был дать голову на отсечение – она следила и ждала, когда я наконец заговорю с Анникой. Тесса с самого первого дня, как я увидел Аннику, заметила мой живой интерес. А во-вторых, я ненавидел ее за то, что она грубо кидалась логичными аргументами, небось, все две недели их готовила, подсушивая чернослив под подушкой.
