Палата ИОВ - страница 3

Профессор же не теоретик. Если бы она не делала искусных операций и не имела беспрекословного авторитета у низов, ее прозвали бы Профессоршей. Как утверждают лингвисты: профессорша – это жена профессора. А эта женщина сама делает операции. И если ее уважают коллеги, значит, она сильна. Да и как она может быть женой профессора, по ней не скажешь, что у нее имеется муж, возможны дети. У нее ледяные глаза, прокалывающие пораженную ткань сквозь круглые линзы очков в металлической оправе. У нее точные руки – продолжение скальпеля, а не наоборот. Голос, не терпящий возражений, и мозг, не понимающий примитива, вроде секса. Как можно любить чье-то пещеристое тело, вдохновляться детородными органами? Она не приемлет пошлой обыденности. Ее стихия – это ткани и нервы, члены и аппараты.

Еженедельный профессорский обход – это самое страшное событие в отделении. Это – Божий суд.

ГЛАВА II.

«А теперь дошло до тебя, и ты изнемог;

коснулось тебя, и ты упал духом.»

Книга Иова. Гл.4,5.

Казах усиленно готовился к операции. Сама Профессор, вероятно, меньше волновалась. Да и что говорить о ней, она – профессионал. Как думал Казах – холодная, рассудочная.

А у Казаха премьера. Дебютирует талантливый комический актер. Непосредственный и фактурный.

Операции делают в отделении в определенный день. Это – Четверг. К Четвергу готовят больных. Стараются сдать анализы до Четверга. Рассчитывают на Четверг, от Четверга ведут отсчет: сколько дней еще до операции, сколько дней прошло после операции, сколько дней осталось до выписки.

Казах оперировался уже третий Четверг. Судьба хотела видеть Казаха в палате И.О.В как можно дольше.

Над ним беззлобно потешалось все отделение. Есть среди населения палат тертые калачи – ветераны. Герои суровой больничной прозы. Они вроде бы любят по-детски веселиться, улыбаться и смеяться. Но, с другой стороны, смотреть на них не смешно. Многие из них с рождения живут в больнице, борясь с уродствами. Но есть и такие, что попали сюда, как Казах, – по велению судьбы. Пройдешь – не пройдешь испытание на прочность.

Они формируют общественное мнение отделения. Их приговор высоко котируется.

С одним из них подружился Боксер. Он из соседней палаты, где лежать челюстные. С переломами челюстей. Челюскинцы. Тоска. Нужно лежать с шинами 16 дней. И весь срок поглощать только жидкую пищу.

Нового приятеля Боксера звали Сашей. Он – Десантник, спортсмен. Сошлись на почве общих знакомых. Десантник тоже был знаком с Васей Директором, известной личностью. В Шанхае* (криминальный район города одноэтажной самозастройки. прим. авт.) почти все знали Васю Директора.

Десантник попал в компанию к челюстным путем Казаха. Впрочем сюда все попадают до неприличия однообразно. Прыгнув 68 раз с парашютом, Десантник ни разу не сломал ни руку, ни ногу, даже не покорябал носа. Но на гражданке, как он говорит, ему – так уж вышло – не подфартило. Демобилизовался, вернулся на родной завод, встретился со старыми друзьями, невеста не изменила ему, верно ждала два года – редкий случай. Дождалась. Приехал Десантник. Привез себя, живого и невредимого.

Спешно готовились к свадьбе. И тут Десантник отличился, бучу отчебучил, бухнул с ребятами на заводами, обмыли с ребятами, как водится, получку; показалось, как всегда, мало. Покинув завод, прошли через базарчик, где заглянули в пивнушку, добавили к уже выпитому, нашли новых знакомых и собутыльников, было весело. Последнюю дозу допивали за углом магазина. Говорили честные мужские слова. Пили рьяно, до капли. Смачно крякали и отирали губы. Казалось – крепкая братская кампания. Прощались поздно вечером, бесконечно пожимая друг другу руки. Едва Десантник отошел, как почувствовал сзади удар бутылкой по голове. Обернулся – получил плюху в лицо. И не видел, кто напал, в сгустившейся темноте. Не мелькали агрессивные тени, не суетился в толкотне никто, рисуясь активностью, не было истеричных выкриков: «Дайте мне замочить!» Просто автоматически вылетали руки из мрака и били примочками в лицо, в живот. Пьяный Десантник не успевал вовремя уклоняться от ударов и достойно отвечать, но пару раз – он это точно помнил – случайно влеплял в чьи-то рожи, пока не упал отфутболенный до бесчувствия.