– Я думаю, что, когда ты ничего не понимаешь, то ближе к истине, чем когда ты понимаешь все. На дорогу смотри, – указал Андрей на дерево прямо по курсу – Борисыч вырулил и сказал:
– Вижу. – Потом помолчал и спросил: – А что тот, повернутый, нес про солому? – и что ты идешь огнем крестить?
Андрей посмотрел на него и рассмеялся:
– Ты же сам сказал, что он повернутый: мало ли что сумасшедшему взбредет.
– Однако попы к нему прислушиваются, хоть и говорят, что он того… Ладно, – продолжал допрос Борисыч. – Так что получается, они в своей церкви… кому поклоняются?
– Большинство все-таки – человеку, именем которого она и названа. Ну а те, которые в колготках, – богу.
– Вот! Он прав оказался: педики там одни! – застучал кулаком по рулю Борисыч.
– Может, у него на самом деле ноги больные. Хотя, действительно, не всегда истина произносится людьми, приличными, чисто одетыми и образованными, – чаще как раз наоборот. А настоятель не так прост, как кажется. Я думаю, сегодня же о нас будет доложено в синедрион.
Так они ехали, беседуя, по пятнистой от вечернего солнца дороге довольно долго, причем Андрей отвечал на все вопросы уклончиво, не выходя из задумчивости, так что Борисыч в конце концов воскликнул:
– Ты как Махатман: ничего от тебя не добьешься, тоже все загадками говоришь.
– Он говорил загадками, чтобы казаться значительнее, а я говорю так, потому что сам не все понимаю. Где же обещанный профиль?
– Попы, наверно, специально отправили нас по этой дороге, – сказал Борисыч с каким-то мрачным весельем.
– Мы ту развилку, про которую Илья говорил, скорее всего, проехали. Надо возвращаться, – сказал Андрей.
– Да ладно, дорожка хорошая – куда-нибудь выведет.
– Смотри: ты командир, – согласился Андрей.
– Какая засуха в этом году: все горит. С утра дождик обещал – и снова жарит, – посетовал Борисыч.
– Ты прямо, как хлебороб, переживаешь.
Вокруг них летел веселый березово-солнечный калейдоскоп: рябые стволы, зелень, бурелом, ослепительные вспышки. Было радостно смотреть, как приближаются опоясанные слепящим огнем березы: становилось легко и покойно. Как будто это не березы летели им навстречу, а то простое, ясное детское представление, в котором все было навсегда, неизменно и понятно. И вдруг все проносилось мимо…
Большой лес кончился, они миновали несколько перелесков, разделенных лугами, и выехали к песчаному карьеру, откуда монахи, очевидно, брали песок для строительства. Дальше дороги не было.
– Тьфу! – плюнул Саня в сердцах. – Придется возвращаться.
– Бес водит, – сказал Андрей.
– Сейчас наговоришь! – предупредил Борисыч.
Поехали назад той же дорогой, и, когда начался большой лес, повернули на развилке в сторону предполагаемого профиля. Однако опять выехали в поля, заросшие сорняками, – лесная дорога превратилась в полевую, а на профиль не было и намека. Над деревьями повис малиновый диск.
На подъезде к лесу они попали в синюю уже, сумеречную, длинную тень.
– Ну, давай проедем этот лесок, – если нет ничего, будем ночевать в поле, а то еще хуже заблудимся, – предложил Борисыч.
Лес оказался небольшим, но за ним опять были заглохшие поля. Выехав на открытое место, они не увидели солнца: из-за дальней рощи золотилась его корона. Съехали с дороги на луг, с уже высохшими, голубыми стогами. Борисыч заглушил двигатель, выпрыгнул из кабины на стерню и потянулся: «Эх, красота!» Из-под ног полетели в разные стороны крестики кузнечиков.
