– Мамань, уже полгода, как царя свергли, а ты всё – царь, да царь! – Упрекнул мать Семён.
– Так это ж временно! Сказано же было, временное правительство! – доказывала Ганна.
– А Иван говорил, что скоро будет власть народа, – опять взялась за своё Маринка, насмешливо глядя на багровеющего от злости Семёна.
– Какого такого народа? Весь народ на один трон посадют? – усмехнулась Ганна.
– Нет! Выбирать будем сами, кого посадить на трон! – доказывала своё Маринка, – Так Ваня говорил, – намеренно пыталась вывести из себя парня дерзкая девчонка.
– Представьте, деда Потапа – юродивого, на трон как посадят! Вот смеху будет! – зашлась от хохота Орина.
– Вы побольше Иванов слушайте всяких, не то ещё вам расскажут! – злобно глядя на Маринку, сказал Семён.
– Всё, хватит ругаться. Орина, Олеся, садитесь на подводу, а Маринка с Сашей останутся мешки сторожить. Надоело слушать, как вы друг друга цепляете, жених и невеста называется! Пяти минут в мире прожить не можете. Семён, трогай!
– Да может, им любо так. Поругались, а потом помирились. Ой, как сладко-то мириться, если любишь! – проговорила, забираясь на повозку Олеся.
Повозка тронулась. Пашка бежал рядом, мы остались с Мариной вдвоём среди огромного, убранного поля. Не верилось, что мы смогли так много сделать за день, спина болела, руки ныли, ноги едва волочились. Мы сели около мешков с картошкой, облокотившись на них. Всё располагало к доверительной беседе. Мне очень хотелось поговорить с Мариной об их с Семёном отношениях, но я не рискнула начать такой разговор и спросила совсем о другом – о революционере Иване из Москвы. Марина с удовольствием начала рассказывать, наматывая кончик косы на палец.
– Он умный такой, говорит и говорит, часами может что-то рассказывать о своей революции и ни разу не собьётся.
– Я тоже про революцию слышала. Это было, когда к нам в село пришёл легион сечевых стрельцов в составе Австро-венгерской армии. У них была женская чота, – поддержала разговор я, хотя думала совсем не о революции.
– Что у них было? – не поняла Маринка.
– Чота – это отряд такой. Там только женщины были. Трёх из них к нам на постой определили, когда Австрийцы наше село заняли.
– Что же, эти женщины тоже воюют? – удивилась Марина.
– Некоторые из них – санитарки, другие стрельцы, а одна даже в разведку ходила.
– Что же, они прямо в юбках воюют? – усмехнулась Марина.
– Нет, у них как у мужиков форма: штаны, рубашка с погонами, пилотка.
– А оружие есть? – спросила заинтересованная Марина.
– Да, ружья огромные, еле поднимешь, – пояснила я.
– Здорово. Я бы тоже хотела воевать, – проговорилась Марина.
– В польском легионе? Или на стороне Австро-венгров? – поразилась я.
– Нет, я бы лучше с русскими и украинцами была. Иван говорил, что революции нужны бойцы, но Семён звереет, когда я про революцию или про Ивана начинаю говорить.
– Ты же замуж собираешься! – воскликнула я.
– Да что хорошего замужем! – яростно возразила Марина.
– Ты что, не любишь Семёна? Тебе Иван нравится?
– Да нет. Семёна я очень люблю, жить, наверное, без него не смогу, а Иван мне действительно нравится, но по-другому. Иван, как будто из другого мира: говорит так красиво, не по-простому, он как заморский принц – далёкий и недоступный, такой странный и загадочный! – задумчиво говорила Марина.
– А Семён сказал, что Иван маленький и прыщавый, – удивлённо произнесла я.
– Семён просто ревнует. Иван – солдат, он командир взвода в полку имени Ивана Хмельницкого, – защитила Ивана Марина.
