Паран медленно заставил себя выпрямиться. Сделал глубокий вдох, затем другой, заметно подавляя боль.
– Хумбролл Тор гонит паннионцев к ним навстречу, капрал. Дуджек и Бруд сейчас, наверное, в трёх лигах отсюда…
Брызгая слюной, Мураш спросил:
– А они об этом знают?
– Да, сержант.
– Откуда?
Хороший вопрос. Насколько тесная связь между тобой и перерождённой Рваной Снастью? И почему ты нам не сказал? Мы – твои солдаты. Мы должны биться за тебя. Так что это отличный растреклятый вопрос.
Паран сердито глянул на Мураша, но не ответил.
Сержант не собирался оставлять тему теперь, когда он перехватил инициативу у Хватки и говорил за всех «Мостожогов».
– Значит, нам чуть было не снесли головы Белолицые, нас едва не поджарили тенескаури, и всё это время мы думали, что одни. Совершенно одни. Не знали, устоял союз или Дуджек с Брудом разорвали друг друга на куски и на западе нет ничего, кроме гниющих костей. А вот вы знали. Так что, если бы вы были мертвы… вот прямо сейчас, сэр…
Мы бы ничего не знали, ничегошеньки.
– Если бы я был мёртв, мы бы не говорили сейчас, – ответил Паран. – Так почему бы нам не притвориться, сержант?
– Можно и не притворяться, – прорычал Мураш и потянулся к мечу.
Остряк, припавший к краю крыши неподалёку, медленно обернулся и выпрямился.
А ну постой!
– Сержант! – рявкнула Хватка. – Ты думаешь, Рваная Снасть тебе улыбнётся, когда увидит в следующий раз? Если сделаешь то, о чём сейчас думаешь?
– Тихо, капрал, – приказал Паран, не сводя глаз с Мураша. – Покончим с этим. Я даже облегчу задачу.
Капитан повернулся спиной к сержанту, ожидая.
Такой больной, что хочет, чтобы это закончилось. Дерьмо. И ведь хуже всего… у всех на глазах.
– Даже не думай, Мураш, – предупредил Молоток. – Всё не так, как кажется…
Хватка накинулась на целителя.
– А вот это уже что-то! Прежде, чем мы ушли, ты много болтал со Скворцом, Молоток. Ты и Быстрый Бен. Выкладывай! Капитану нашему так больно, что он хочет, чтоб мы его убили, и никто нам ничего не говорит… Какого Худа вообще происходит?
Целитель скривился:
– Да, Серебряная Лиса тянется к капитану, но он отталкивает её, так что никакого обмена новостями не было. Он знает, что она жива, как и сказал, и, думаю, может понять, насколько она далеко, но не больше. Будь ты проклята, Хватка. Думаешь, тебя и нас, остальных «Мостожогов», опять решили предать только потому, что Паран не говорит с тобой? Он ни с кем не говорит! И если бы у тебя в кишках было столько прожжённых дыр, сколько у него, ты сама бы рта не раскрывала! А теперь прекратите, все вы! Посмотрите на себя, и если увидите там стыд – то вы его заслужили!
Хватка остановила взгляд на спине капитана. Он не пошевелился. Не повернулся лицом к своему отряду. Не мог – не сейчас. Молоток всё перевернул. Паран был болен, а больные не могут думать как следует. Боги, мне в руку вгрызались браслеты, и я теряла контроль. Похоже, я только что прямо в кучу дерьма вляпалась. Да ещё и ругалась, что виноват кто-то другой. Похоже, ожоги Крепи даже не начали заживать. Проклятье. Пожалуйста, пусть Худ наступит на мою гнилую душу, придавит и хорошенько провернёт.
Паран едва слышал перепалку за своей спиной. Он чувствовал, как на него давит присутствие Серебряной Лисы, чувствовал тёмное желание оказаться намертво раздавленным им, если только это было возможно, – но не поддаться.
Меч между лопаток –
