Как бы то ни было, прошлой ночью Лаура Терлецкая загадочным образом исчезла из этой палаты. Даже если предположить невероятное, что пациентка вышла из комы и попыталась самостоятельно покинуть клинику, ей бы это не удалось: несмотря на массажи и иные терапевтические мероприятия, ее мышцы никак не могли после долгого бездействия унести ее тело куда-то в московскую ночную муть. А, значит, было преступное воздействие или, наоборот, пособничество в ее исчезновении.
События развивались стремительно: в пять утра санитар Лобков обнаружил ее отсутствие. Уже через несколько минут по иерархической цепочке известие докатилось до директора клиники Смолянинова. В семь поступил звонок в полицию, но не в колл-центр, как можно предположить, а на личный телефон некоего подполковника СоложЕницына, по прозвищу «Диссидент», который занимал какую-то мутную должность зам-зав-пом в Следственном комитете, а на деле был приставлен курировать все дела, которые так или иначе касались самых сильных мира сего. Муж Лауры Давид Иосифович Терлецкий, неизвестный, кроме как в узких кругах, а на деле настоящий средней руки олигарх из задних рядов списка «Форбс», был разбужен секретарем после долгих переговоров с директором клиники. Терлецкий самолично был соединен с СоложЕницыным, жернова завертелись, и потенциальное дело по статье 126 УК РФ «Похищение человека» было благосклонно принято Следственным комитетом и передано старшему следователю Лидии Ионовне Воронкиной.
Следователь как раз дочитывала роман с названием «Алые паруса Надежды» с главной героиней (Надеждой, естественно), которая вот-вот должна была счастливо замереть в горячем финальном поцелуе с суровым яхтсменом. Книга была предусмотрительно обернута непрозрачным листом бумаги, чтобы коллеги ни на мгновенье не заподозрили Лидию Ионовну в интересе к сентиментальной литературе.
До декабря прошлого года дежурный следователь спокойно принимал тревожные звонки дома в своей постели, но «новая метла» смела эти вольности, и теперь следователи по очереди ночевали в своих кабинетах.
Кабинет Лидии Воронкиной ей нравился так сильно, что она уже получила много замечаний от начальства из-за того, что предпочитает вести допросы в нем, а не в оборудованной по последним требованиям служебной моды допросной. У нее, правда, был сильный аргумент, что в допросную не пробиться, но перед самой собой она не скрывала, что именно в своем кабинете она чувствовала особые следовательские уверенность и кураж. Она сажала свидетеля или подследственного против окна и терпеливо писала что-то, краешком глаза наблюдая, как ее «гости», устав рассматривать массивный сейф с неразборчивой надписью «… 1934 год», начинали ерзать на неудобном стуле и, как ей справедливо казалось, готовы были на все, лишь бы исчезнуть из этого ледяного царства Снежной королевы. В кабинете Лидии были стол, два стула и сейф и больше ничего. Наверное, чем-то можно было посчитать шторы на окне, но они были настолько никакими, что да! Рассматривать там было нечего. И устав от пустоты и безжизненности, человек, действительно, бросался в допрос, как в спасительный резервуар, наполненный живительной влагой контакта и взаимодействия.
А в допросной следователь Воронкина чувствовала себя глуповатой троечницей, особенно когда молодой лейтенантик, сисадмин Питеров, пытался ей втолковать, как управлять пультом с двадцатью кнопками, которые что-то включали-выключали, заводили-разводили, открывали-закрывали. У Лидии Воронкиной от напряжения исчезал не только кураж, но и выключались память и логика. Какой уж тут хитрый допрос!
