Особого значения разговору с соседкой Лиза не придала, только однажды вечером ноги вдруг как-то сами привели её к храму. Служба окончилась, и народу было совсем немного. В церковных правилах Лиза не разбиралась, немного стесняясь, подошла и купила тоненькую свечку. Пошла вдоль иконостаса, ища местечко, куда бы пристроить, остановилась у одной иконы, очарованная её красотой и богатым убранством. В церкви было тихо и приятно пахло. Лиза прикрыла глаза, ей вдруг стало так хорошо и спокойно, ни о чём не думалось, хотелось просто стоять и вдыхать этот благостный воздух. Так что попросить она ни о чём не успела. И грубый окрик сзади застал её совершенно врасплох.
– Хоть бы голову прикрыла, бесстыжая! А то лезут в храм простоволосыми…
У Лизы сердце бухнуло так громко, что она едва не задохнулась. Очарование момента оказалось безнадёжно разрушено. Она обернулась. Замотанная в чёрное старуха злобно буравила её выцветшими глазками.
«Это мне? Ну да, мне… я же забыла… и даже шарфика нет», – подумала Лиза и опрометью кинулась к выходу. До самого дома она почти бежала, и сердце стучало неровно и гулко. С того дня Лиза так больше в церковь и не выбралась.
…Бабушкины родители перебрались в Москву из Петербурга. У прабабушки, Агриппины Николаевны, были слабые лёгкие, и тамошний климат ей не рекомендовали. Её ежегодно возили на воды, боялись чахотки, но с переездом всё обошлось. В 1912 году родился их первенец, Арсений. Темноглазый и кудрявый, в пене кружев, на старых фотографиях он казался Лизе ангелом с рождественских открыток. Прожил он недолго, скарлатину тогда не лечили. А потом началась революция, и следующий ребёнок у них родился не вскоре, уже после гражданской. Дочка. Тоже темноглазая и с кудряшками, Аделаида, Лизина бабушка.
Дождь обрушился как-то сразу. Запрыгал, забренчал по железу, вдали громыхнуло, и ветром захлопнуло раму. Лиза любила грозу. С самого детства. На даче выбегала на крылечко, подставляла руки и лицо под колючие струи. Делать этого не разрешали, немедленно тащили в дом – боялись молнии. Однажды был случай, после которого, едва начиналась гроза, бабушка всегда обходила дом и плотно закрывала рамы. Это произошло незадолго до рождения Лизиной мамы. Они жили на даче. Дед работал в своём кабинете, он писал, низко склонившись над столом, и не услышал, что бабушка подошла к двери. В эту самую секунду она увидела, как в открытое окно вплыла сверкающая шаровая молния. Подчиняясь неведомой силе, она медленно облетела вокруг склонённой дедовой головы и, совершив этот жуткий круг, преспокойно выплыла обратно сквозь распахнутые створки. Бабушка стояла, обхватив обеими руками огромный живот, боясь дышать и не веря собственным глазам. Если бы муж тогда поднял голову, создав хоть малейший поток воздуха… нет, она даже думать не хотела, что могло произойти. В этот вечер бабушка увидела в зеркале свой первый седой волос.
Дачу Лиза любила. Домработница Аня собирала клубнику и на террасе варила варенье в сверкающем медном тазу. Лиза тоже участвовала – отрывала у ягод зелёные шляпки. Потом ей доставалось самое вкусное – сладкая густая пенка на блюдечке. Дома пенку никто не любил, а ей, Лизе, нравилось. А ещё Аня приносила с грядки редиску, зелёные пёрышки лука и пушистый укроп. Лиза бежала за ней, украдкой срывая крохотные огурчики в колючих пупырышках и отправляя их в рот. Огурчики во рту хрустели так громко, что Лиза зажимала ладошками уши.
