Стихия разыгралась не на шутку. Сверкало и гремело с такой силой, что звенели стёкла. Кот, прижав уши, забился между диванных подушек и мелко подрагивал. Грозы он боялся. Лиза сгребла его под мышку, унесла на кухню и уложила в его любимое кошачье креслице. Он тут же свернулся калачиком и замер. Лиза сделала себе бутерброд и снова включила чайник. На этот раз он закипел почти моментально, всхлипнув и выплюнув кнопку.
…В школе Лиза училась отлично. Никто не заставлял её делать уроки, не проверял дневник и не краснел на родительских собраниях. Хорошие оценки она получала с лёгкостью, не страдая при этом излишним честолюбием и не впадая в амбиции. С одноклассниками не конфликтовала, но активного участия в общей жизни не принимала и ни в каких коллективных шкодах замешана не была.
Только однажды возникла проблема. На уроке истории учительница поведала классу, как грамотно выбили «белую нечисть» из Крыма, с таким подъёмом и столь ярко живописуя кровавые подробности, что Лиза молча сложила портфель и покинула школу, наотрез отказавшись посещать её уроки. Историчка пожаловалась директору, и маме пришлось вмешаться. Времена уже были не те, поэтому дело благополучно замяли, а вскоре та и вовсе ушла преподавать в частный колледж. Там больше платили.
Школу Лиза окончила почти на все пятёрки. «Почти» – потому что были ещё и точные науки. А ими она не интересовалась совсем. Никто и не требовал.
«Девочка – типичный гуманитарий. Да и чего ожидать в такой семье?»
Поступив на филфак, она быстро втянулась, увлеклась и училась на «отлично». Попадались, правда, и «четвёрки», но крамолой это отнюдь не считалось. В семье ценились знания, а не оценки.
А к диплому они с мамой остались вдвоём. Дедушка с бабушкой ушли как-то быстро, друг за другом. Деда свалил инфаркт, – и не болел даже, просто упал за рабочим столом в своём кабинете. А через год не стало и бабушки. Тётя Люба к тому времени была уже замужем, так что осталась только мама. Тут-то и выяснилось про её страшную болезнь. Лизе сразу сказали, что недолго. Но тётя Люба не верила, металась по клиникам, подняла все возможные связи, настаивала на операции.
А на маминых похоронах она сказала Лизе: «Ничего не бойся, справимся. Мы ведь вдвоём».
Лиза и не боялась. До самых сороковин.
А потом она осталась совсем одна.
Нашарив пульт, Лиза включила телевизор.
«День рожде-е-нья, грустный пра-а-здник…» – немедленно донеслось оттуда, и она, вздрогнув, переключила канал.
– Французский министр заявил о желании Парижа снять санкции с России, – сообщил диктор. – Он подчеркнул, что лично обсуждал вопрос отмены продуктового эмбарго с российским правительством, однако, теперь вопрос снятия санкций будет зависеть не столько от Франции, сколько от позиции всего Евросоюза.
Лиза снова нажала на кнопку.
– По словам госсекретаря США Джона Керри, необходимо последовательное стремление всех сторон решить проблему выполнения минских договорённостей.
«Какой дождливый июнь. Даже на улицу не выйдешь. Надо бы купить продуктов, но в такую погоду неохота… бог с ним, сварю макароны», – подумала Лиза и снова переключила программу.
– Для российских журналистов, которые ведут репортажи из горячих точек, разработали новый бронежилет, – возвестили с экрана. – Работа репортёра в зоне конфликта на сто процентов отличается от той, что ведётся в мирное время.
Утренние новости явно не радовали. Она вздохнула и выключила телевизор. Экран послушно погас.
