Катерина с благодарностью на неё посмотрела, поднялась из-за стола и пошла к себе в горницу. Достала из большого сундука пуховую шаль, пару высоких шерстяных носков и рукавицы, вязанные орнаментом. Красивые. Болотнице понравятся. Всё это богатство она аккуратно завернула в серую бумагу и сунула в котомку. Стянула с печи тёплые штаны, кофту; вытащила из того же сундука свои любимые варежки (может, и не пригодятся, да пусть будут) и смешную шапочку с помпоном, оставшуюся от Аниного детства. Нарядившись, вышла в столовую. А там уже все собрались и стояли у порога. Шапочка всем понравилась.
– Ну, мама, и когда ты только её износишь, – смущённо протянула Аня.
– Никогда. В домину с ней лягу. Не забудьте!
Дрон уже вышел во двор и возился с Айхой. За ним и остальные путешественники горохом посыпались с высокого крыльца.
– Ну, с богом, – отсёк Игнатьич сборы.
И все потянулись за ним по тропинке, уводящей из деревни. Леда стояла на крыльце и смотрела вслед маленькому отряду родных людей.
– «Великих Людей, – думала она. – То, что им предстоит сделать в ближайшие годы, я бы не поручила больше никому. Удивительно, что сами они не только не считают себя великими, но и с великим уважением смотрят на других. И искренне верят, что на свете много людей, гораздо превосходящих их по мастерству и таланту. Должно быть, именно эта искренняя вера позволяет им сохранить свой Дар в первородной чистоте и силе».
Воспоминания о непростой ночи, которую им пришлось пережить, не вмещались в дом. Надо было вынести их в лес, в поле, на Великое Велесово болото, куда угодно, только не оставаться с ними в избе.
Интуитивно все выбрали дорогу – этого великого лекаря, не раз спасавшего в трудных жизненных перипетиях. Не первый раз поручали они ему, казалось, безнадёжно запутанные пряхой Макошь, нити своих жизней.
Узкая тропинка сначала бежала вдоль Речки, по присыпанному первым снежком угору, потом петляла среди сосен, и всё время заметно шла под уклон. Маленький отряд шёл споро. Желания говорить не было. Сначала каждый должен был сам принять и переварить в себе события прошедшей ночи. То – работа души, и нет на свете более одинокой работы.
Так в молчании прошли больше часа. Лес стоял тихий, будто разделяя настроение людей. И только лайка стрелой носилась вдоль тропинки, резвилась на воле, не слыша окрика хозяина. А хозяин сегодня не слышал сказок леса. Шёл, погружённый в свои думы. Ещё через час вышли к лесному ручью, впадавшему в Речку. И Игнатьич объявил привал.
– Может, ну его – привал? Хорошо же идём, – подала голос Катерина.
– Привал, – повторил Игнатьич.
И все согласились. Анна, подхватив закопчённый котелок, потрусила по крутому откосу к воде. Когда вернулась, на поляне уже горел костерок, и Катерина раскладывала припасённую снедь. В закипевшую воду кинули пригоршню ароматных трав, и все придвинулись поближе к огню.
Вот-вот должен был зародиться разговор. Но никто не решался первым произнести всех волнующее слово. Переминались неловко, дули в кружки и молчали. И тогда Катерина запела: «Ой, при лужке, лужке, лужке, – при широком поле, – при станичном табуне – конь гулял на воле…»
Пели сначала тихо, потом в полголоса, а потом громко, слаженно, с наслаждением пропевая звуки слов: «ты лети, лети, мой конь, лети во станицу…»
Отпустило. Посмотрели друг на друга и заулыбались. Никакие слова больше не нужны. Всё было спето.
