Письма из города приходили ещё два месяца, а потом прекратились. Васька писала, писала, но не получала ответа. В выходные она прибегала в Паницу, но нет – и домой Катя тоже перестала писать. Забеспокоились, когда Васька прибежала с письмом из Германии. Степан сообщал, что давно не было писем от Катюшки.
Сначала Василий сам хотел ехать в город, но потом рассудили, что поездка затянется из-за весенней распуты на месяц, а то и больше. Тогда решили написать письмо двоюродной сестре Василия – Марье, и попросить её навестить Катерину в общежитии, а потом отписать, как она там поживает, не заболела ли, и почему никому не пишет. Василиса отвезла письмо на почту. Ответа от Марьи они ждали долго – почти два месяца. И новости в письме были плохие: Катерина бросила учёбу и её выгнали из общежития. Где она сейчас, никто не знал. Но, вроде как девчонки, с которыми она жила в одной комнате, сказали, что она спуталась с каким-то морячком и теперь переехала жить к нему в Соломбалу. Но точней никто ничего сказать не может.
– Вот, горе-то, – запричитала, схватившись за голову мать.
Василий заматерился, понося единственную дочь последними словами. Цыкнул на голосившую в углу Софью, схватил с печи кисет с махоркой и выскочил прочь из избы.
– Шалава, шалава. Катька моя – шалава… Да что же это.
Он заскочил в баню и тут уж позволил слезам вылиться.
– Катькаа, шаа-лааваа, – стонал Василий, – доченька, да где же ты, да что с тобой Катюшка, Катюшка, моя родная…
Василиса бесцельно металась по дому. Перед глазами стояла красивая городская Катя.
– Катя, Катя, – повторяла она, вспоминая что-то важное. Позабытое, но очень важное. – Степан! А как же Степан?
И рыдания перехватывали горло. А потом наступила тишина – это беда накрыла дом.
«Как при покойнице», – подумала Василиса.
– Ты, Василиса, сегодня у нас переночуй – поздно уже, а завтра побегай домой, голубушка, – погладила её по голове старая баба Оля, – я тебе в Катиной комнате постелю.
Василиса прижалась к старухе и заплакала:
– Как же так, баба Оля? Они же так любят друг друга.
– Ой, моя ты родная, жизнь прожить – не поле перейти. Всякое бывает. И не знаем мы, как там наша Катенька. И пока сама не скажет – всё домыслы. Не верим и ждём. Иди спать, голубушка, утро вечера мудренее.
Преодолев боль первых часов, выплакав острый страх за дочь, родители накрыли стол Фаининой скатертью и стали держать совет: как им быть, у кого просить помощи.
В городе, кроме Марьи, близкой родни у них не было. К Марье можно было только на ночлег попроситься, а так, она вряд ли чем могла помочь. Ну, может подскажет, как в ту Соломбалу добраться. Да поди, Соломбала – не одна улица. Не спрашивать же каждого встречного – поперечного: не видал ли он дочь их родную. А сами они в город наведывались редко и потому его совсем не знали. И страшил он их размахом и многолюдностью. А дело выправлять всё равно надо было.
Около полуночи по деревне забрехали собаки и в ворота постучали. Василий пошёл открывать. На пороге стоял Игнат засечник.
– Здоровы будете, хозяева!
– Здравствуй, Игнат Петрович. Каким ветром занесло тебя в Паницу на ночь глядя? Ты проходи давай. Вон на вешалку куртку повесь. Софья, собери на стол, гость у нас.
О, какой ты нарядный нынче, Игнат Васильевич. Никак в район собрался поутру.
– Собрался, но не в район. Вчера письмо пришло из области. Приглашают принять участие в семинаре. Отказываться нельзя, организаторы поставили в программу первого дня мой доклад о нейролингвистическом программировании.
