Всё лето она прибегала из Калевалихи в Паницу каждый день, чтобы подольше побыть с любимой подругой. Иногда оставалась ночевать. И тогда они до утра могли говорить обо всём на свете. Но чаще всего, конечно, о мальчиках. Ни для кого не была секретом любовь между Катериной и Степаном, но Васька была поверенной в самых-самых её тайных подробностях. Это ей Катя рассказала, что в последний вечер перед тем, как уйти в армию, они со Степаном целовались под цветущей черёмухой на берегу Речки. И Васька специально так заводила разговоры, чтобы они рано или поздно приводили их к Степану.
А Степан в это время дослуживал последние месяцы в западной группе войск в Германии. Писал Кате частые, длинные письма, полные любви. И как только подружки сходились, каждое слово из этих писем обсуждалось и комментировалось. Потом они садились сочинять ответ, пересказывали в письме новости округи. В конверт обязательно вкладывали фотографию или засушенный цветок с берега Речки, и незапечатанный конверт Катя убирала в верхний ящик комода.
К вечеру Василиса собиралась домой. Катя шла провожать её до Ручья. Там у переправы, они ещё долго стояли, болтали, отмахивались веточками от комаров. Наболтавшись, на счёт три разворачивались и, не оглядываясь, бежали по домам. Проводив подругу, Катя доставала из комода письмо и писала Степану самые интимные, скрытые даже от глаз родной Васьки, строчки.
Короткое северное лето уже в августе плавно перетекло в золотую осень. Катя уехала. С Василисой они стали обмениваться длинными подробными письмами, в которых обговаривали во всех подробностях свои новости. А на новогодние каникулы Катя приехала домой. И опять они были «не разлей вода». Василиса поселилась в Панице и как хвостик всюду ходила за подругой.
Катя очень изменилась за месяцы, проведённые в городе: домой приехала в красивом шерстяном костюме в красно-чёрную клетку, натянутых на рейтузы тонких чёрных колготках, на голове, вместо привычной шальки, небесно-голубая шапочка с помпоном. Под тёплыми варежками тонкие кожаные перчатки. В общем – городская штучка. В довершение всего она отрезала косу и сделала модное каре, которое ей очень шло. И разговаривать она стала как-то незнакомо: не вытягивала слова в привычное «О-о». Говорила складно, красиво – по-городскому.
Васька была от подруги в восторге. Она тут же решила поступать через два года в культпросвет училище, хотя до этого с самого детства мечтала стать врачом, как папа.
Вечерами они рассматривали набор открыток с видами Архангельска: улицы, дома, набережную Северной Двины. От печки их внимательно слушала баба Оля. Она сидела на скамеечке возле прялки, ни на минуту не останавливая бег веретена, одобрительно цокала языком в особо понравившихся местах Катиного рассказа. А та взахлёб рассказывала, какие кинотеатры она посетила, какие там смотрела фильмы и по каким из этих улиц они с однокурсницами уже гуляли.
Для Василисы это был нереально далёкий мир. И Катюша была прекрасной принцессой вдруг каким-то чудом, прилетевшая в их глухой уголок.
– Ты как Жар-птица из сказки, – шептала она подруге, когда они укладывались спать на бабы Олиной кровати.
– Скажешь тоже, – смеялась Катя, но ей льстили слова Василисы: одно дело, когда сама понимаешь произошедшие с тобой перемены. И совсем другое, когда тебе о них говорят.
Каникулы пролетели в одно мгновение, и Катя засобиралась в дорогу. Расставаясь, подружки опять горько плакали: одной не хотелось уезжать, а другой оставаться.
