Панорама - страница 10

– Я видел вас с Давидом вчера вечером. Как же это красиво, такая нежность, после стольких лет…

– Да, нам повезло.

Он не уловил в моих словах ни малейшего сарказма, тем лучше, мне не хотелось изливать душу. Будучи моим коллегой и соседом из дома напротив, он и так знал достаточно. Нико протянул мне шлем: он решил, что нам нужно съездить в район под названием Сверчки.

Баннер на въезде сразу создавал нужный настрой. На нем были процитированы последние строки из басни XVIII века, в которой сверчок позавидовал красоте мотылька, а потом увидел, как того поймали:

В Сверчках никто не стремился к “блеску и похвалам”. Люди здесь жили в длинных перенаселенных многоэтажных домах либо в коробках с бетонными стенами и перегородками. Они жили вне зоны Открытости, одни – из-за нехватки денег, другие – по собственному выбору, и они имели на это право. Впрочем, семей, сделавших такой выбор, становилось все меньше. Многие в конце концов одумались, столкнувшись с подозрениями сограждан: “Вам есть что скрывать?” – с упреками близких: “Подумайте о детях, об их безопасности!” – с обвинениями в эгоизме, сыпавшимися со всех сторон: “А если бы все вели себя как вы?”

К этому нужно добавить, что мы, стражи безопасности, отныне не имели права вмешиваться в дела района. В отличие от старой полиции, мы не были вооружены. Применение силы могло привести к злоупотреблениям, к несчастным случаям – ко всему тому, за что общество нас винило в прошлом.

В обмен на это жителям Сверчков пришлось подписать заявление, в котором они отказывались от защиты. “Ответственные граждане не обязаны оплачивать обеспечение безопасности тех, кто берет на себя неоправданный риск”. А поскольку жители Сверчков не признали Открытость, им пришлось смириться с тотальным видеонаблюдением. Это был один из немногих районов, где центральная администрация установила камеры: с учетом того, что в случае нападения или иного преступления ни один страж все равно сюда не сунется, следовало хотя бы обезопасить другие районы. Если насилие не выйдет за пределы Сверчков, ничего не произойдет. Но если хоть один из его жителей вторгнется куда-то еще, он будет знать, что ему грозит: общество обойдется с ним сурово. Жизнь в таком месте служила отягчающим обстоятельством, и приговор обычно выносили в течение суток без судебного разбирательства. Некоторые дела, по причине их сложности или тяжести содеянного, выносились на теледебаты. Журналисты излагали свою точку зрения в передаче “Презумпция виновности”. Граждане голосовали в конце, по телефону или интернету, и судебный исполнитель оглашал результаты в прямом эфире. Если он подтверждал виновность, приговоренного в тот же вечер увозили в тюрьму, где стены камер были заменены односторонними зеркалами без амальгамы. Узника мог видеть кто угодно и когда угодно, как того требовала Открытость, но сам он видел только свое отражение. В этих тюрьмах 98 % заключенных были выходцами из Сверчков. Многие из них получили пожизненные сроки.

Нико повез меня в Южные Сверчки.

Чтобы туда попасть, пришлось сначала проехать через все Северные Сверчки, расположенные за чертой города. Это было место, где люди сводили счеты, торговали запрещенными товарами, наркотиками, контрабандными сигаретами, гетто, куда перебрались потребители крэка, пригород, где поселились проститутки и нелегалы, все те, кого общество не желало больше видеть, оттого что они были слишком бедны или слишком больны.