– Сердце, – ответил юноша.
– Хм! Что в нем столь необычного?
– Я считаю, что оно содержит в себе душу, пока человек живет телесной жизнью, когда он умирает, душа покидает его.
– О, я и не подозревал, что ты веришь в божественное начало, – молвил Евфросин.
– Почему?
С момента нашего знакомства ты производил впечатление юноши, склонного к материальному, ведь ты любил Диоскурида.
– Я согласен с Диоскуридом в том, что не всякая болезнь вызвана гневом богов, ибо богов нет. Но есть Всевышний Создатель, которого мы, греки, не знаем, но о существовании которого догадываемся, -произнес Пантолеон.
Евфросин недоверчиво усмехнулся и подошел к нему. Невзирая на то, что на улице было жарко, в зале висела прохлада. Зарево факелов выхватывало тонкое красивое лицо Пантолеона.
Сняв с себя нарукавники, Евфросин протянул их юноше.
– Я знаю, что ты хочешь исследовать сердце, Пантолеон.
– Внутри него уже нет души. Человек ведь мертв.
– Но когда-то она жила внутри этой частицы.
– Верно. Но ведь душа сама по себе нематериальна. Она невидима, – ответил Пантолеон и все же, польщенный доверием, оказанным наставником, не смог отказаться от возможности исследовать сердце. Совсем недавно он изучал гипсовый слепок, а сейчас получил право взять в руки настоящий орган. Подобное Евфросин позволял лишь давним ученикам своей школы.
Одев нарукавники, Пантолеон взял скальпель и, склонившись к телу, сделал разрез на сердце.
Евфросин не спускал с него глаз. Чем больше придворный врач наблюдал за любимым учеником, тем сильнее росло его восхищение. Необычная мудрость Пантолеона, его твердая рука, его сдержанность свидетельствовали о неоспоримой склонности к врачеванию.
Самоуверенность, с которой юноша разрезал сердце и вслух назвал функции клапанов, заставила Евфросина затрепетать.
– Пантолеон, – прошептал он, положив ладонь ему на плечо.
Юноша вопросительно взглянул на него.
– Вы чем-то недовольны, учитель?
О, нет! Я всем доволен. И более всего я доволен тем, что боги, в существование которых ты не веришь, позволили мне встретить тебя.
Вспомнив те похвалы, что Евфросин расточал Евстрогию, юноша помрачнел. Учитель заметил, что его взор стал суровым.
– Ты мне не веришь, Пантолеон? Думаешь, что я хочу тебе польстить, дабы поддержать талант врача? О, нет. Среди моих учеников не было юноши более одаренного, нежели ты.
– Послушать вас – я новый Гиппократ! – печально усмехнулся Пантолеон.
– Еще год назад я бы засмеялся, если бы мне кто-нибудь сказал, что я буду наставлять нового Гиппократа, но сегодня я не смеюсь! Ибо я в это верю! Да, ты сможешь со временем превратиться в самого выдающегося врача нашей эпохи! И еще… Я намерен ввести тебя в число придворных врачей! Сначала ты будешь посещать императора Максимиана в качестве моего лучшего ученика, сопровождая меня. А потом… все может случиться! Когда ты приобретешь необходимый опыт, твои связи при дворе позволят тебе сделать отличную карьеру.
Вздохнув, Пантолеон отложил скальпель и снял нарукавники.
– Неужели вы думаете, что меня интересует карьера при дворе Августа?! – с досадой произнес он.
– Евфросин почувствовал недоумение.
– Но тогда, что же ты хочешь?
– Я уже вам говорил, что хочу просто лечить всех страждущих.
– В день, когда ты мне это говорил, я еще не убедился в твоих талантах! Ты новый Гиппократ! Я представлю тебя ко двору, а дальше ты будешь сам решать, нужна тебе врачебная карьера или нет! – ответил Евфросин.
