Вероятно, через пару дней его казнят.
– Пусть Господь пошлет Анфиму силы, чтобы он не отступил от христианства под угрозами Августа, – прошептал Ермолай.
В его воспоминании всплыл образ молодого, но твердого духом пресвитера Анфима. В посланиях, которые он отправлял никомидийским христианам, он не уставал укреплять их твердую веру, умолял не бояться беспощадных истязаний.
– Удивительно, как много силы может дать человеку Христос, – пробормотал Ермолай.
– Но почему Анфим сдался солдатам добровольно? – вдруг произнес Ермократ. – У него ведь был выбор! Он вполне мог не говорить этим людям о том, кто он, и тогда избежал бы ареста.
Пресвитер повернулся к Ермократу.
– Ты ведь уже давно христианин, Ермократ! Неужели тебе до сих пор непонятно, что именно вера, которая зарождается в нас, позволяет нам с великой радостью отдавать свои жизни ради Иисуса Христа! В часы казней мы должны быть счастливы, ибо глядя на то, с какой отвагой мы принимает страдания, сотни людей поверят в Единого Бога! А затем, когда слух о нашем мужестве распространится по территории Вифинии, в христианство обратятся тысячи подданных императора! Страх пред Диоклетианом огромен, но он несравним с истинной верой, когда она воспламеняет сердце.
Вздохнув, Ермократ покачал головой. Он был еще молод. В свои двадцать ему пока недоставало мудрости, но он никогда не спорил с Ермолаем, преклоняясь перед умом и духовной глубиной пресвитера. Загорелый, худой с живыми глазами и с взлохмаченным длинными прямыми волосами, Ермократ не был красивым, но обладал способностью располагать к себе людей тем, что умел легко с ними общаться. Присущий ему жизнерадостностью он быстро поднимал настроение даже такому угрюмому человека, как Ермипп.
– Возможно, это прозвучит дерзко, но я тоже готов отдать жизнь за веру! – вдруг заявил он и решительно взглянул на Ермолая.
Сидевший рядом Ермипп не удержался от саркастический ухмылки, но Ермолай отнесся к словам Ермократа весьма серьезно.
– Я нисколько в тебе не сомневаюсь, любезный Ермократ, – молвил он. – Вполне вероятно, что нам всем в будущем предстоит пострадать за Христа. Не нужно этого бояться. Гораздо хуже предать все то, что было смыслом твоего существования.
– Но говорят, что наши владыки не гнушаются пускать в ход самые изощренные пытки, – сказал Ермипп. – По их приказу палачи заживо распиливают христиан, насаживают несчастных на железные крючья, ожидая, когда те погибнут, распинают, поджигают затем кресты и используют прочие чудовищные мучения.
– Мне жаль Августов! Столько сил тратят они, чтобы сломить христианский дух, – улыбнулся Ермолай, и взор его засиял любовью ко всем тем христианам, что гибли за свою веру.
– Для Диоклетиана это всего лишь государственная необходимость, – проговорил Ермипп. – по наущению Галерия он вступил в борьбу с христианами, опасаясь, как бы те не раскололи римское общество. Но его соправитель Август Максимиан, который сейчас находится в городе Медиолане, действует, чтобы лишь получить удовлетворение. Чужая боль, вид страданий, истязания развлекают этого человека.
– Я слышал, что всего через несколько дней Диоклетиан покинет Никомидию, чтобы посетить Рим. Поэтому смею предположить, что окончательную участь Анфима будет вершить именно Максимиан, – сказал Ермократ, и взор его загорелся сочувствием.
– Как бы там ни было, Анфиму предстоят мучения, – вздохнул Ермолай. – Я буду нынче молиться за то, чтобы Иисус Христос послал ему укрепление духовной силы.
