— Татьяна, не видела Ярослава.
— Так его на рентген забрали, — она хлопает ресницами.
— Ой, спасибо! Я заплачу сколько надо.
— Да расслабься ты. И так поможем. Ты молодец, на самом деле. Человеку жизнь спасла. Оставь деньги на памперсы. Кто у тебя?
— Дочка, — смотрю на часы, — мне кормить её скоро.
— Сейчас твоего Пушкина осмотрят. Если ничего критичного, полечишь его дома пока. Я в твоё отделение позвонила, о тебе хорошо вспоминают. Телефон оставь, как место у них освободится, наберу тебя. Полечим парня. Видно, что не забулдыга.
Спустя час мы с найдёнышем возвращаемся на такси домой.
— Быстрее, пожалуйста! У меня ребёнок дома голодный, — подгоняю я водителя.
Ярослав сжимает мою руку:
— Кир, прости меня.
— Всё в порядке, — улыбаюсь ему. — Знаешь, я очень переживала, что лечила тебя наобум. Одна из главных заповедей врача: «Не навреди». Сейчас я Булочку покормлю и в аптеку сбегаю. Главное, мы с тобой теперь знаем, как лечиться! Я тебя быстро на ноги поставлю.
Дома нас встречает громкий плач. Раздеваясь на ходу, влетаю в ванную, умываюсь и подхватываю Булочку на руки.
— Я ей сладенькой водички дала. Нужно всё-таки дома держать смесь, — причитает бабушка. — Как съездили-то?
— Всё хорошо, бабуль! — Обессиленно падаю в кресло и, положив ревущую белугой дочку на колени, стягиваю с себя свитер, спускаю чашу лифчика. — Сказали жить будет.
Прижимаю малышку к груди, в её голубых глазах слёзы, губки дрожат. Она, почуяв молоко, замолкает. Найдёныш опускается возле нас на колени. Обнимает мои ноги.
— Сейчас, Кирюш, я тебе чаю с молочком сделаю. — Бабушка крестится на икону в углу и выходит из комнаты.
Мы остаёмся втроём, и чувство покоя мягким пледом укутывает мою душу.
***
Ярослав
Поездка в больницу вымотала мне и душу и тело. Мне кажется, я никогда не бывал в подобном чистилище. Но нужно отдать должное стараниям Киры. Меня осмотрели досконально и взяли все анализы. Дома я сразу вырубился, привалившись к ногам своей спасительницы, пока она кормила дочку.
— Яр, мне в аптеку надо, — треплет Кира меня по волосам. У неё ласковые руки, и мне хочется мурлыкать от её прикосновений. — Иди на диван.
— Я с тобой в аптеку, — зеваю, неохотно отрываясь от тёплых ног Киры.
— Там минус пятнадцать, а у тебя штаны тонкие. Соглашусь, если наденешь под них что-нибудь тёплое.
— Интересно что? — настороженно спрашиваю я.
— Рейтузы пусть наденет, — баба Шура откладывает вязание, поднимается с дивана и идёт к комоду
— Какие тузы? Вы смеётесь? — хватаюсь за голову.
— Подштанники такие с начёсом, — она выуживает из ящика чёрные мохнатые панталоны.
— Я в них не влезу, — протестующе машу руками. — Даже не уговаривайте.
— Влезешь! И носки шерстяные выбирай, — баба Шура достаёт целый мешок разноцветных носков. — Какие тебе? Красные вот к свитеру подойдут.
— Я, конечно, ничего не помню, но совершенно точно никогда не подбирал носки под цвет свитера, — ищу поддержку в глазах Киры.
— Яр, там мороз.
— И конкуренты! — добавляет баба Шура. — Уведут таку снегурку, будешь знать! У неё по гороскопу в этом году любовь-морковь!
— Бабушка! — вскидывается Кира.
— У вас дар убеждения, баба Шур. Давайте сюда свои подштанники.
Выношу Булочку в коляске в тёмный двор. Метёт по-прежнему, и Кира закрепляет прозрачный чехол на люльке. Силюсь вспомнить хоть что-то, но мне незнакомы ни двор, ни улица. Как я и предполагал, это самая окраина города. Дальше гаражи, железная дорога и КАД. Видится мне, что били и переодевали меня не на квартире. Мой костюм, как говорит Кира, вонял машинным маслом. До сих пор следы от него остались на куртке и брюках. Такие вещи чаще держат в гараже или автомастерских. Думаю, что я сам приполз к подъезду Киры. Он первый у арки. Нужно завтра будет прогуляться вдоль гаражей при свете дня. Может, что и вспомню.
