Послышалось вдруг «шорх-шорх», и этого хватило для того, чтобы Вьюнок без чувств рухнул на тропинку подобно вязанке хвороста. Видно, представил себе, что демоны уже явились
за ним, предвкушая обильную трапезу… Виновником, а, точнее, виновницей оказалась всего-навсего бабочка. Так мне не доводилось смеяться очень давно, от хохота я повалился на тропинку рядом с бесчувственным Вьюнком. Ещё бы: бабочки полёт будит тихую поляну в солнечном свету! Правда, когда я разглядел, кого к нам принесло (какие, к духам предков, бабочки в конце ноября?!), смех ледяной коркой застыл у меня в горле. Видимо, сакэ со льдом не пошло мне впрок. ЭТО действительно оказалось БАБОЧКОЙ. Очень даже большой. С восемью крыльями.
Как у нормального демона, о которых в байках о привидениях в жанре «квайдан» долгими зимними вечерами рассказывают за чаркой сакэ молодые самураи. Век риса не видать – прав оказался в чём-то Вечерний Вьюнок. Кому молиться будем? Бодхисаттве Амитабхе, владыке Западного Рая, пресветлой Каннон или сразу Будде Амиде?
– Никому не будем, – тихо прошелестела бабочка, и отчего-то я сразу отчётливо понял: точно, не будем. Потому что не поможет. Между тем, бабочка плавно спикировала на землю,
и как ни в чём не бывало начала чистить свои крылья, распространяя вокруг себя отвратительный цветочный аромат, подобно гейшам из дешёвых чайных заведений.
– Ты кто? – спросил я, шокированный подобной бесцеремонностью, не свойственной приближённым к императорскому двору (а что может ещё служить мерилом совершенства,
как не утончённость манер старой придворной аристократии?)
– Я – псилоцибиновая бабочка, – ответило огромное насекомое, не переставая, однако, чесаться, – во всяком случае, в данный момент я желаю быть бабочкой. Псилоцибиновой. Ясно?
– Псилоцибиновыми бывают грибы, а не насекомые, – честно напрягши память,
с достоинством ответствовал я, и тут же о сказанном пожалел, ибо чудовище повернулось ко мне, ужасающе топорща крылья, превосходящие меня размерами чрезвычайно.
– ТЫ КОГО НАСЕКОМЫМ НАЗВАЛ?! – вопросило оно меня, прибавив к этому затейливое витиеватое выражение, смысл которого сводился к тому, что я очень нехороший человек, сравнить которого можно только с маленькой сморщенной красной редькой, да к тому же ещё бездарнейший из рифмоплётов, и не нашёлся я, что ответить, и сильно позавидовал лежащему в траве Вечернему Вьюнку, подозревая, правда, что именно он своими не к ночи помянутыми демонами приманил вот ЭТО самое, что в данный момент грозно нависло надо мной своей чешуйчатой тушей. Ничего другого не оставалось, как только ткнуться головой в дорожную пыль и попробовать выканючить себе прощение.
– Да ладно тебе, – добродушно усмехнулась кошмарная тварь, – вообще-то я Дракон, практикующий-Дзэн-на-Костях-Патриархов. Меня вроде как бы и не существует вообще. Я – вовсе не я, а проекция бессознательной фантазии одного продвинутого художника, ну того, который карпов рисовал, а потом топил свои рисунки в одном монастырском пруду, а потом всем рассказывал, что карпы сплывают с его картин в воду и уплывают в великое ничто, сверкая своими радужными плавниками. Понял?
– Нет, – честно ответил я.
– Ну и дурак, – резюмировал Дракон, – вот твой друг, – он покосился на всё ещё пребывающего без сознания Вечернего Вьюнка, – вот он бы сразу сыграл на железной флейте без отверстий.
– Ему ж ещё во младенчестве дикий буйвол на ухо наступил, – неуверенно возразил я.
