Пардес - страница 40

Амир покосился на затаившегося Дэвиса.

– Да, – смущенно произнес он.

– Что ж, такое мнение имеет право на существование, хоть и несколько пугает. Кто еще хочет ответить? (Молчание.) Или только мистеру Самсону есть что сказать?

– Катарсис, – выпалил я, когда Дэвис решился поднять руку. На меня обернулись: у парня из Бруклина есть мнение о трагедии.

Миссис Хартман прищурилась с любопытством:

– Как вас зовут?

– Ари Иден, – смущаясь от пристальных взглядов, ответил я.

– И что же вы имеете в виду под катарсисом, мистер Иден?

– То, что нас очищает, – пояснил я. – Дает нам возможность выразить страх и жалость.

– А когда мы чувствуем страх и жалость?

– Постоянно, – сказал я. – Мы кажемся себе ничтожными по сравнению с древними греками. Менее важными, менее значимыми. Но нам все же ведома скорбь, пусть и не в таких масштабах.

Я слышал шорохи, но не решался повернуть голову. Краем глаза я видел, что Амир уставился на меня, открыв рот. К моему удовольствию, София повернулась и, поигрывая браслетом, с интересом смотрела на меня. Сидящий справа Эван не сводил с меня глаз и кивал. Потом принялся что-то лихорадочно царапать в тетрадке и, закончив, расплылся в самодовольной улыбке.

Миссис Хартман крутила в пальцах мелок.

– Как по-вашему, с точки зрения общественных целей трагедия явление положительное или отрицательное?

Я вспомнил, как просиживал долгие часы в библиотеке Боро-Парка, погрузившись в далекие миры – шепот, грезы, все великое и золотое, – где обрело форму мое одиночество.

– Положительное.

– И почему же?

– Потому что позволяет нам узнать то, чего мы никогда не увидим своими глазами.

Тишина. Похоже, мой ответ произвел впечатление, Ноах даже украдкой показал большой палец, и меня на миг охватила гордость. София подняла руку.

– Мисс Винтер?

– Я не согласна.

– С мистером Иденом?

– Да.

– Замечательно. – Миссис Хартман торжествующе улыбнулась. – Поясните.

– Трагедия не спасает нас. – София не сводила глаз с доски. – Трагедия не расширяет наше воображение и не облагораживает нас.

– Что же она тогда делает, мисс Винтер?

– Она сражает нас наповал. Повергает в прах. – София спокойно выпрямилась, перевела взгляд на миссис Хартман. – По-моему, об этом нельзя забывать.

Миссис Хартман резко кивнула.

– Мисс Винтер и мистер Иден затронули интересную тему, с которой мы и начнем разговор о каноне эпической и трагической литературы, которую, начиная с “Илиады”, мы будем изучать в этом году.

И она принялась распинаться об основных принципах трагедии, о том, чем античный жанр отличается от шекспировского и современного. Я слушал с большим удовольствием, вдобавок меня вдохновляла мысль, что после урока София подойдет ко мне, бросит на меня печальный взгляд, уделит мне внимание. Но едва прозвенел звонок, София выбежала из класса.

Остаток недели выдался однообразным. Каждый день я по настоянию Ноаха ездил с ним на машине в школу, обедал с ним и его друзьями на балконе третьего этажа, сидел рядом с ними на уроках. К сожалению, меня так и не перевели из “миньяна икс”: рабби Шварц, замечая, что я досадую на кощунственные привычки сверстников, лишь смущенно пожимал плечами. Я старался не раздражаться, забивался в угол, закрывал глаза, и молитвы мои сплетались с резкими звуками, которые издавал диджей по имени Авичи.

Я с головой погрузился в учебу. Иначе было нельзя. Я понимал: чтобы оставаться на плаву, мне нужно заниматься всерьез. Я притворялся, будто знаю, что сумма углов треугольника равна 180°, оцепенело таращился на доктора Флауэрс, когда она заявила, что не станет тратить время на объяснение ковалентных связей, кивал, когда Дэвис рассказывал о событиях, приведших к взятию Бастилии. У меня скопилась гора домашних заданий: задачи по математике, переводы с иврита, викторина по Танаху, грядущая контрольная по биологии (“Если в мае кто-то надеется сдать экзамен, мы должны двигаться в прежнем темпе, и я никому не позволю нас задерживать”, – предупредила доктор Флауэрс, вперив в меня грозный взгляд). И все равно уроки мне нравились, особенно английский. Его я делал в последнюю очередь, поздно вечером, уже лежа в кровати, а потом засыпал, глядя на странные геометрические фигуры света от ночника на стене и представляя образы горящей троянской крепости.