Читать онлайн Артур Штейнберг, Теодор Фрайзенберг - Парижский РоялистЪ
Основные действующие лица
Евстахий Никанорович Жданский – бывший театральный критик, ныне безработный диванный эксперт, убежденный либерал-монархист.
Настасья Аполлоновна Хвощ – чиновница, знакомая Евстахия по театральному буфету. Имеет золотой мерседес и мерзкий характер.
Аполлон Сигизмундович Хвощ – бизнесмен-промышленник, владелец фабрик, газет и пароходов. Любящий отец Настасьи.
Елизавета Ильинична Хвощ – маман Настасьи Аполлоновны, из интеллигентной семьи, домохозяйка, умеет божественно готовить.
Рудольф Моисеевич Клинолист – профессор нейрофизиологии и онейрологии в загадочном НИИ. Родственник, Аполлона Сигизмундовича, по прабабушке.
Эраст Ардалионович Гугуйский – сотрудник рекрутингового агентства в городе Н., где проживает Евстахий. Убежденный коммунист, проведший всю юность на заводе имени Фрунзе по выпуску радиоприемников.
Авраим Лейбович Леерзон – запойный драматург, друг Евстахия еще со времен театрального института.
Элеонора Якубовна Герберг – супруга Леерзона, большая поклонница живописи и медитаций. С пренебрежением относится к творчеству супруга и его другу Жданскому.
Паоло Фарфаллоне – менестрель. Характер стойкий, нордический, обладает повышенной тягой к женщинам и мелкому мошенничеству.
Франческа де Гросан – графиня, дальняя родственница парижского епископа Пьера де Гонди.
Луи Коннард – сержант стражи из квартала Либералианов. Позже охранник графини.
Эмиль – второй охранник графини Гросан.
Жан Гастон – герцог Орлеанский, принц крови, брат Людовика XIII.
Жак де Вибре – маркиз со связями в теневом мире Парижа.
Жиль Корбу – глава Лиги Заката, тайного общества наемных убийц. Имеет благородное происхождение и темное прошлое.
Шарль де Красс – первый помощник главы Лиги Заката (Жиль Корбу). Изобретателен, беспринципен, любит яды, кинжалы и женщин.
Ги Фарбэр – молодой вор, один из помощников де Красса.
Капуцин – подручный маркиза Жака де Вибре.
Летиция – Бывшая служанка графини Гросан, ныне хозяйка борделя в Руане.
Пролог
Несмотря на то, что август знаменует конец лета, погода стояла превосходная и баловала горожан ярким солнцем, которого не было практически уже два месяца. На одной из узких мощеных улочек города N. было расположено уютное кафе, за столиком которого на террасе расположились два человека. Кроме них в кафе было пусто, не считая скучающей официантки и бармена, неспешно протиравшего стаканы. Посетители пили кофе, вели неспешную беседу и играли в шахматы.
– Что есть жизнь, как не череда взлетов и падений, через которые любой очищается и преображается, чтоб в конце своего пути осознать подлинную ценность данной ему искры? – сказал розовощекий седой мужчина в светло-бежевом костюме, передвигая по доске коня.
Его собеседник, жгучий блондин с темно-карими глазами, в темно-синем костюме и черной рубашке, презрительно поморщился и сделал ход пешкой:
– Жизнь… Люди разбазаривают ее впустую, лишь изредка, по стечению случайности, создавая что-то путное. А уж говорить о том, что они меняются и вовсе смешно.
– Каждый приходит в этот мир с даром, другой вопрос как он его использует. Но изначально любой способен добиться чего угодно. – конь совершил еще один ход и снял с доски белую пешку.
– Вот только о своем даре они не осведомлены, – блондин хихикнул и двинул вперед еще одну пешку, приготовившись атаковать коня, – а значит и воспользоваться им не могут в полную силу.
Седой замахал руками, да так активно, что едва не опрокинул чашку с кофе:
– Это совершеннейшая чушь и ты прекрасно об этом знаешь! С самого рождения можно уже видеть талант и одна из задач родителя – разглядеть его. Кто-то рано начинает читать, кто-то возится с конструктором, а кто-то начинает петь. Да и дальше по жизни зажигаются различного рода маячки, нужно лишь внимательнее смотреть на события. – проигнорировав пешку он уверенно вывел слона вперед.
– А если родители слишком заняты повседневной суетой и вопросами хлеба насущного? – блондин проигнорировал коня и совершил ход ферзем прямо напротив черного слона, держа под ударом уже две вражеские фигуры. – Да и вообще человеческой натуре свойственно находить себе скорлупку поудобнее и забившись в нее, вещать о несправедливости мироздания. Сначала она кажется тесной, но потом человек сжимается в размерах, и она становится для него целым миром. А покидать мир – это ведь так страшно. – он сделал глоток кофе и торжествующе посмотрел на оппонента.
– Ты по-прежнему не веришь в способность человека измениться вопреки обстоятельствам? – седовласый печально вздохнул и посмотрел на доску. – Ведь порой там, где трудности – там же и величайшие награды. Ведь если вести за ручку, то человек не сможет ощутить вкус победы, а душа его не сможет возликовать от проделанной работы. – резким движением он передвинул ладью и при попытке “съесть” слона ферзь попадал под удар.
– Они еще и ленивы. – теперь уже блондин смотрел на доску, но не печально, а с некоторым раздражением. – Взять хотя бы… хотя, тут можно взять любого – это ничего не изменит. Лень, эгоизм и глупость – вот и все, что остается у большинства, когда они достигают расцвета своих лет. – переставив ферзя, он с довольной улыбкой посмотрел на собеседника. – Вам шах, господин гроссмейстер!
Человек в бежевом костюме на секунду задумался, а потом рассмеялся:
– А хочешь пари?
Блондин оживился:
– Смотря какое. Последний раз ты подловил меня на какой-то несущественной детали и перевернул все с ног на голову.
– Ловить на деталях это по твоей части, – седой продолжал добродушно улыбаться, но глаза его были уже серьезными, – в общем давай проверим твою теорию. Выбирай игрока, а я построю ситуацию. Условие только одно – ни один из нас не имеет права прямо вмешиваться. Дойдет до финиша – прав я и с тебя коньяк! Ну, а если не дойдет…
– То прав я! – закончил фразу блондин и в его взгляде загорелись искорки азарта. – Только чур приз я сам выберу.
– Да без проблем. – седой откинулся на спинку стула и сделал глоток кофе. – Выбирай игрока!
Поговорив еще несколько минут, они поднялись и ушли, оставив доску с фигурами на столе. На ней, придавленные фигурой короля, лежали несколько крупных купюр. Официантка сложила фигуры в доску, забрала купюры и подошла к бару.
– Что, Ларка, на чай хорошо оставили? – бармен ухмыльнулся. – Вроде и день пустой, а с посетителями повезло.
– Да уж! Первый раз так расщедрились, а я уже лет пять как работаю. – официантка задумчиво посмотрела на доску, вспоминая обрывки разговора. – На вот, спрячь у себя. Вдруг вернутся, не хотелось бы разочаровать таких клиентов.
Акт первый. Париж взад-назад
Глава I. Эмигрант
Холодным весенним мартовским вечером в одном из домов по Аноскопическому переулку на кухне сидел помятый гражданин в шелковом шарфе и пил коньяк. Горящие глаза выдавали бурю, клокотавшую в душе, а пепельница, полная окурков от самокруток, лишь усиливала подозрения. Человек (пусть его будут звать Евстахий) нервно сжимал кулаки и периодически бормотал себе под нос:
– Задолбали! Жалкие людишки, возомнившие о себе!!! – Евстахий залпом проглотил полстакана коньяку и скрутил трясущимися руками очередную сигарету. – Они не способны понять и оценить мой талант и лишь готовы платить за работу сущие гроши, которых после уплаты всех расходов, не хватит даже на поход в театр с Настасьей Аполлоновной, не говоря уже про оперу или… – он сладостно зажмурился, – визит в Париж, с обязательным посещением Лувра и Мулен-Руж.
Вопросом, хочет ли Настасья Аполлоновна в Париж в целом и в обществе Евстахия в частности, он не задавался.
– Решено! – сказал себе Евстахий, яростно туша сигарету в пепельнице. – Уезжаю! Вот только куда… Мне необходимо попасть в страну, где есть свобода взглядов, по достоинству оценят мой талант и будут нормально платить. Справлю Настасье Аполлоновне шубу из песца и новую сумочку, уж тогда она от похода в оперу точно не отвертится. А там и до регулярного соития недалеко.
При мысли о соитии Евстахий радостно заглотил остатки коньяку, ощутив теплую волну от оных и, полный радужных надежд, отправился почивать на широкий, изрядно продавленный местами диван, мгновенно провалившись в сладкий алкогольный сон.
Глава II. Первый сон Евстахия
Потягиваясь и шумно зевая, Евстахий открыл глаза. В первый миг он подумал, что все еще спит и, резко зажмурившись, распахнул глаза еще раз, но ничего не изменилось: прямо перед его носом на паутинке висел маленький паук и смотрел на него всеми своими восемью глазами и с явным осуждением. Евстахия передёрнуло – он как будто снова оказался у венеролога, у которого ему “посчастливилось” очутиться в молодости по пустяковому делу – банальному трипперу, подхваченному после банкета в театральной гримерке. Мало того, потолок был тоже не его, к тому же окно, крошечное и без стекла, испускало яркий утренний свет, а Евстахий уже много лет не ложился спать лицом к окну, однажды узнав из интервью с доктором Поповым (тем самым, который советовал лечить геморрой огурцами), что это крайне вредно для ритмов сна.
– Что происходит, тысяча чертей?! – он взметнулся из кровати камчатским гейзером, но тут же пребольно ударился макушкой о балку. – Да где я вообще?!
Аккуратно слезая с кровати, чтоб не зацепить что-нибудь еще, Евстахий обнаружил немало других странностей: ржавый ночной горшок на полу, огарок свечи в блюдце, на уродливом крошечном столике и, собственно, то, что сам он одет в длинную белую рубаху до пят, притом неоднократно штопанную.
“Это какое-то безумие просто! Видимо друзья меня решили разыграть к дню работника театра”. – подумалось ему.
Но тут же вспомнил, что к своим сорока семи с хвостиком у него остался всего один друг – драматург Леерзон, да и тот никак не мог его сейчас разыграть, ибо, по слухам, он три дня уже как пребывает в творческом запое и последний раз его видели вчера, садящимся на теплоход “Гордость Фарватера” в компании двух длинноногих шатенок, а круиз “Гордости” длится минимум неделю.
– Putain, qu'est-ce qui s'est passé ici?[1] – Евстахий поймал себя на мысли о том, что мало того, что он выругался матом, что было для него не свойственно, так еще и сделал это на французском.
“Putain de merde![2] Да я ж и думаю на французском – вот это поворот!” – от подобного озарения Евстахий ажно плюхнулся обратно на кровать, по ходу действия опять болезненно ударившись об балку, и оглушительно пукнул.
Это стало своеобразным “залпом Авроры” и положило начало целой канонаде из соседних помещений, от чего интеллигентный Евстахий пришел в тихий ужас и начал про себя пересчитывать литерные ряды в Мариинке – он всегда так делал, когда ему было страшно и непонятно. После прекращения канонады и сбившись где-то на левой стороне балкона второго этажа, наш герой понял, что надо срочно что-то делать.
“Первым делом надо найти какую-то одежду вместо этих лохмотьев. Не могу же я отправиться на улицу в исподнем, как партизан, ведомый на расстрел…” – оглядев комнату еще раз, взор упал на сиротливо стоящий в углу шкаф с перекошенными дверцами.
Содержимое шкафа было не менее убого: потертые кожаные шоссы[3], давно нечищеные сапоги-ботфорты, видавшая виды шелковая рубашка с кружевным воротничком и венчала картину широкополая шляпа с плюмажем. Шляпа выглядела как новая, если не считать того, что в центре тульи зияла приличная дыра.
Похожие книги
