– Проктор, дорогой. Я так сочувствую тебе… – Элиза встретила меня в прихожей и сразу бросилась на шею. – Я услышала и сразу вернулась домой. Где ты был? Боже, да ты весь мокрый!
В самом деле, где я был? Такое ощущение, словно события этого дня я помню лишь частично. Помню, как вылез из машины и мгновенно промок. Помню, как дождь изменил город. А потом я шел милю за милей, не зная, куда иду. Тучи рассеялись. Свет солнца был ослепительно-ярким и обжигал мне глаза. В какой-то момент я обнаружил себя… в самом буквальном смысле; не знаю, как меня туда занесло… Я обнаружил себя у ворот Академии раннего обучения. Я стоял, а в мозгу шевелилась мысль: попала ли Кэли сегодня в школу? (И почему это должно меня заботить?) Затем, под вечер, я оказался на берегу, где мы с ней встретились утром. Пейзаж тот же, но освещение поменялось. Солнце теперь стояло у меня за спиной, и моя тень тянулась к воде. Темнеющее море, закатное небо множества оттенков, неподвижный воздух, словно природа затаила дыхание. Барашки волн, накатывающих на влажный песок. «Как по-вашему, что там находится?» Я встал у самой воды и вдруг почувствовал неодолимое желание нырнуть. Я разделся до трусов, оставив промокший костюм на песке, и бросился в волны.
А теперь, когда день необъяснимым образом закончился, я вернулся домой.
– Представляю, какой ужас ты пережил, – сказала Элиза.
– Откуда ты узнала?
Едва успев задать вопрос, я понял, насколько он глуп. Элиза узнала вместе со всеми.
– Услышала от покупательницы. Тогда я еще не знала, что это ты, но потом мне позвонили с твоей работы.
– Звонившего звали Джейсон?
– Кажется, да. Он назвался твоим стажером. Я даже не знала, что ты взял стажера. – Элиза крепче обняла меня. – Главное, ты дома. Представляю, как больно тебе было видеть отца в таком состоянии. Но его хотя бы не провожал чужой человек. Это очень важно.
– Наверное, ты права.
Элиза чуть отодвинулась, и я увидел, что ее глаза блестят от слез. Не надо ли было заплакать и мне, ведь я должен быть растроган тем, что жена так любит меня и стремится утешить в тяжелую минуту? Но мне вовсе не хотелось. Я вообще не чувствовал ничего, кроме жуткой усталости.
– Прости за утренние слова, – сказала Элиза. – Я была так резка с тобой. Проктор, мне хотелось, чтобы ты был счастлив. А потом произошло все это…
– Я на тебя не сержусь. Я тоже вел себя не лучшим образом.
Мы снова обнялись.
– Ты весь промок. Раздевайся.
Пока я раздевался, Элиза наполнила ванну. Только погрузившись в горячую воду, я по-настоящему понял, как сильно продрог, часами расхаживая в мокром костюме и хлюпающих ботинках. Я устал до мозга костей. В ванне я просидел до тех пор, пока вода не начала остывать, а когда выбрался оттуда, произошли три события, не связанные между собой. У меня прояснилось в голове. Элиза приготовила обед. (Мои ноздри уловили запах чеснока в винном соусе.) Я решил уволиться.
Быть паромщиком означало исполнять определенную роль. Наша обязанность – утешать и успокаивать. Мы стоим на страже эмоционального порядка в самые трудные и ответственные моменты жизни ретайров. Шесть часов назад на глазах толпы испуганных очевидцев я едва не задушил охранника. Утратив самоконтроль, я в одно мгновение перечеркнул все свои принципы, опозорился сам и опозорил свою профессию. Задумавшись о последствиях, я пришел к выводу, что меня почти наверняка уволят, а если нет, то понизят в должности, и это будет еще мучительнее. Это как медленная смерть, когда от тебя каждый день отрезают по кусочку. «Вы спрашиваете про бывшего директора Беннета? Пройдите по коридору. Слева, рядом с туалетами, будет кладовка. Теперь его рабочее место там».
