Пасть ничего не отвечает, но Тата видит, как морда еле заметно кивает и исчезает в теле Андрея, всасываясь дымкой под кожу. Тот что-то говорит, но Тата не слышит – проваливается в хмельное забытье. Надеется только, что этот вечер в памяти останется навсегда.
Старицкий подхватывает девчонку на руки, отмечая про себя то ли ее легкость, то ли свою силу, и доносит до самой квартиры, без труда найдя ключ в кармане ее куртки. Укладывает на кровать, снимает потрепанные кеды, укрывает пледом и проводит пальцами по щеке. Малум делает то же самое.
Андрей оставляет рядом с кроватью тазик на всякий случай, и выходит на улицу, вдыхая свежий ночной воздух.
– Она нам нравится? – хрипит голос в голове.
– Она нам нравится, – Старицкий поджимает губы.
Он сам не ожидал.
– Тогда за дело.
Утром, когда Тата выйдет за кофе, в глаза бросится заголовок газет: «Свирепая бойня в клубе. Никто не выжил – заведение закрыто до окончания следствия».
Потому что Малум знает, что слова – это одно, а действия – другое. И свою симпатию он предпочитает показывать последним способом.
Глава 4. Что подорожало раньше: курица или яйцо?
Андрея уже несколько дней кроет чувство вины. Он никогда не был человеком набожным, но после того, как узнал о демонических существах и ощутил влияние других реальностей на своей шкуре, окончательно убедился в том, что ад существует.
Можно было бы все списать на состояния аффекта и желание защитить малышку Тату, но Старицкий в последнее время все реже занимается самообманом, признает – он хотел этого: почувствовать власть над жизнью и возможность ее оборвать. Несколько десятков раз подряд.
Но тем не менее, убивать для Андрея – для его человеческой стороны – противоестественно. И его мажет. Выедает изнутри ненависть к себе, чувство скорби по незнакомым, убитым им людям, постоянно мерещатся разрушающие сознания смерти.
Андрея Старицкого кроет от всего. От терпкого сигаретного дыма, прожигающего глотку и легкие. От вещей, которые он бы в жизни не представил, разве что под хорошей дозой транквилизаторов. Его кроет от холодных порывов ветра и от пустого трепа демона в его же сознании.
– Кстати, как там Тата?
– С чего ты решил, что это кстати?
Андрей щурится, безразличным взглядом окидывает захудалую комнатушку. Самое то, чтобы предаваться самобичеванию и спорить с самим собой – покрасить стены в белый, и от психушки не отличишь.
Старицкий вспарывает лицо ухмылкой и прикуривает сигарету, откидываясь на диване. Он никогда не был примерным гражданином, да и библию использовал только для создания хороших самокруток, но все меняется. Он сменил клавиатуру ноутбука на лишние конечности и дымчатую тень, а зависимость от придурка-босса на абсолютную власть.
Андрей не верил, что сможет выкарабкаться из той дыры, в которую попал по милости судьбы, но вот он – безнаказанно вырезает полный клуб людей и попивает пивко на обед во вторник, болтая с потусторонним духом, ставшим с ним одним целым. Скажешь вслух и от смеха загнешься, только Старицкому сейчас совсем не смешно.
Ужасно терпкая, вязкая, неприятная на ощупь темнота пробирается все глубже внутрь.
– Все как бы идет по плану и одновременно идет в адово пекло. Надо будет с ней поговорить, наверное, – задумчиво тянет Андрей.
Поджимает губы и на изломе выдыхает. Ему почему-то все равно. Как-то пополам – на то, что будет завтра и послезавтра. Финита. Достало.
