Гера плюхнулся на заднее сидение, а Даня, как и всегда, вперёд. Золотарёва укачивало сзади. И как-то уже привыкли сидеть так.
Когда я сел за руль, попал под двойной пристальный взгляд: зелёных и карих глаз. Герман тарабанил пальцами по спинке пассажирского сидения, а Даня поджал губы и сощурил свои зелёные глазки.
— Мы не шутим, Зорин, — серьёзно проговорил Герман. — Хочешь, чтобы твои братья дали тебе по щам? Легко.
— Ну ладно вам, — глухо усмехнулся. — Я понял.
— Вот поэтому тебе надо оставить Белкину в покое, — упрёк Дани прозвучал слишком грубо. И всё то настроение, что они подняли, рухнуло на самое дно. — Вот, — фыркнул друг. — Любое упоминание балерины, и ты мрачнеешь. Это ненормально. Сбегаешь от нас. И ты будешь уверять нас, что всё нормально?
— Всё нормально, — отчеканил.
Не успел я нажать на кнопку зажигания, как Герман стукнул меня в плечо. А следом и вовсе перегнулся через сидения вперёд и оказался у моего лица.
— Если она разобьёт тебе сердце, прими хотя бы достойно, — зло прошипел Гера, смотря мне прямо в глаза. — Завязывай наматывать сопли на кулак. Либо действуй, либо отступи. Но нервы она помотает тебе знатно! Тебе надо, блин, это?!
Я был на чёртовой грани. Готов был порвать собственных друзей, которые указывали на очевидные вещи. Меня это бесило. Очень!
Наше молчание затянулось. Но Герман перешёл черту:
— Трус, — фыркнул друг.
Моя реакция была молниеносной. Как только ощутил его челюсть своей рукой, так крепко сжал, что пальцы побелели. Гера выпучил глаза от неожиданности. Моё первое правило: не трогать друзей — нарушено. Это не нормально. Хотелось вырвать ему язык за говорливость.
Даня каким-то занятным образом, перехватил мою руку и попытался убрать захват. Но я держал слишком сильно.
— Повтори, — процедил у лица Германа. — Повтори, и я вырву тебе язык!
— Влад, отпусти его! — отчаянные попытки Дани успокоить меня практически не замечались. — Ладно! Мы поняли! Делай, что хочешь!
И это стало для меня точкой. Когда я убрал руку с лица друга, Бестужев даже не шевельнулся. Только челюстью пошевелил. А я сполз по сиденью и смотрел куда угодно, но только не на своих друзей. Чувство вины пробиралось через пелену злости и необузданной ярости, которая застилала взор.
Хотелось бросить всё и поехать в эту чёртову балетную академию, вытащить за волосы эту неугомонную дурынду и усадить в машину. А дальше свалить куда-нибудь подальше. А по-хорошему, Вика сама должна прийти ко мне.
— Это кончится плохо, — тяжело вздохнул Гера. — Для тебя, друг.
— Хватит, Гер, — тихо пробормотал Даня. — Не лезь к нему. Он всё равно не оставит Белкину в покое.
После слов Золотарёва Герман плюхнулся на сиденье. Даня нажал на кнопку зажигания, включил музыку. Завершил он поглаживанием меня по плечу.
— Поехали, большой и страшный, — завёл Даня руку мне на загривок и почесал пальцами. — Мы поддержим тебя в любом случае, — друг вздохнул и его пальцы замерли на моём загривке. — Так ведь, Гер?
Ответ Бестужев дал быстро:
— Конечно. Только давай без убийств. Ладно? Остальное мы сможем уладить.
— Я постараюсь, — сухо ответил на озвученный вопрос, поглаживая пальцами свои губы, чтобы унять злость.
— Он постарается, — фыркнул Герман. — Ты слышал, Дань? Он, блин, постарается! Охренеть! Развлекайся, с кем хочешь! — сорвался он в очередной раз на крик. — Мне пофиг! Ты же знаешь! Но не прекращай быть нашим лучшим другом и не забывайся, кто перед тобой! И тем более не надо становится таким заносчивым мудилой, как сейчас!
