Начало
(из романа «Пограничница»)
Когда у москвича все плохо, он садится в поезд и едет в Питер.
Сапсан. Красная стрела. Безымянный 056А.
Двести, семьдесят и шестьдесят километров в час.
Все проходят один и тот же путь. Все преодолевают расстояние в шестьсот пятьдесят километров. Все путешествуют из Москвы в Петербург.
По рельсам, дребезжащим под стальными колесами.
По мостам через зеркальные озера, усыпанные утками, пустотой и рыбаками.
По безлюдной железной магистрали, губящей в год сотню-другую человек.
– Вы сидите на моем месте.
Ася вскинула голову, глянула на номер сиденья. В телефоне вспыхнул заготовленный электронный билет.
– Это мое место.
– Вот смотрите, – женщина сунула бумажку.
Цифры размывались. Цифры, буквы, закорючки. Это же билет? Билет, да. Полоски, отметки – где номер?
Ася показала билет на экране. Почти уверенная в своей правоте.
Женщина въелась в него. Поджала губы, будто боялась выронить вставную челюсть. Тут же потянулась рукой, но Ася отстранила телефон от переманикюренной лапы.
– Нет, ну посмотрите: вот место номер пять. Видите?
Она стала тыкать своей бумажкой, как ценным артефактом, способным решить проблемы мира или развязать войну.
Как не поверить такой настойчивости? Вдруг у Аси вовсе не пятое место? Не пятое? А какое? Снова глаза в телефоне. В школе учили: это цифра пять. Пять. Пятерка выглядит именно так, не иначе. Не зря же она отмотала пятилетку в физмате. Даже четверка по алгебре была. Поставили бы ей четверку, не знай она цифру пять? Может, это и было уже в прошлом веке… и в музыкалке не такое забудешь… но…
– Девушка!
Ася отвлеклась от экрана.
– Я так и буду стоять?
Брови смяли лоб до извилистых борозд, рот согнулся дугой.
– Стойте.
– Нет, ну вы посмотрите! Расселась тут, еще и хамит. Молодой человек! Молодой человек!
Проводник подоспел на сипловатый голос.
– Здравствуйте. Чем могу помочь?
– Эта. Заняла мое место. И вставать не хочет.
Ася вжалась в спинку сиденья. Зубы сцепились, как у пса на горле дотошного алкоголика.
– Давайте посмотрим ваш билет, – сказал проводник.
Женщина сунула его с преждевременно победным видом. И тут же торжественно наклеенные ресницы стыдливо прикрыли опустевшие глаза, поползли на втянувшиеся щеки.
– Вам в другой вагон. Видите? Это девятнадцатый, а двадцатый вон там.
Она мигом подхватила сумки и зашаркала, расталкивая встречных пассажиров.
– Пока-а-а, – попрощалась Ася. Тихо, еле слышно. Но с отчетливой издевкой, согревшей оледенелое утро.
Облако приторно-сладких духов еще с минуту висело над проходом и спрутом расползалось по сиденьям.
Только теперь Ася заметила побелевшие пальцы, вцепившиеся в телефон. И даже когда их расслабила, руки снова впивались во все, что ни попадя.
– Сука.
Так хорошие поездки не начинаются.
Не начинается новая жизнь.
Не…
Началось.
Потолок потерялся в мареве. Оно укрывало окна, людей, чемоданы. Пожирало. Стягивало мир в размытую точку. В точке была книга. Лежала на почти невидимом откидном столике.
Там ни Норвегии, ни леса. Разве можно называть книгу как песню, если в ней нет ничего из названия? Безумие.
Голосовой фон слился с темнотой. Слился с ничто.
«Сука, сука, сука. Чтоб ты сдохла. Все из-за тебя. Тихо. Тихо, Ася, успокойся. Раз… два… вдох… выдох… три… четыре… пять… пять… Пять. Пять! С-с-сука».
