Унылые заводы, покоцанные домишки, полуразвалившиеся дома культуры и бескультурья, – все удручало. Еще больше, еще сильнее заставляло чувствовать боль земли. Свою боль.
Среди тьмы захолустья аномальными клыками торчали новостройки. Вычурные, лишние, никчемные. Им здесь не было места. Не было места ничему новому, радостному. Не было места счастью.
– Мама, смотри, как красиво! – пропищала девочка на руках у прошедшей мимо женщины.
Ася осмотрительно не обернулась. Сдавленно зевнула.
Михаил поджидал. Прихлебывал уже третий чаек.
«Да чтоб он сдох… дотошный идиот…»
Из-за него приходилось спать. Притворяться спящей. Неудобно ютиться лицом к окну. Только бы он не увидел открытых глаз. Только бы не завел шарманку про свою дурацкую жизнь. Кому она была интересна кроме него? Глупого физрука среднеобразовательной школы.
В полусонном окне мелькала мама. Она усердно натирала его газетой. Никаких разводов. Все должно было быть идеально.
Со стороны улицы виднелись блестящие окна, дальше шли шторы. Время от времени из-за них выглядывали люди. Мама. Ася. Очередной случайный отец.
Шторы набожно скрывали семейный сор: от покрывшегося плесенью хлеба до тихих побоев.
Мама мыла окна каждую неделю. Драила до иллюзии отсутствия стекол. Она смотрела на мир из окопа. Следила за прохожими, усмехалась над соседской дурочкой, таскавшей полусгнившие ботфорты.
Ася смотрела в окно и вместо мелькавших окрестностей Твери видела скудное отражение идиота.
Надо было мыть лучше.
Мочевой пузырь – в пути не товарищ. Можно было попробовать дотерпеть до Питера – но люди слабы, и Ася не выдержала.
Михаил учтиво выпустил ее и стал поджидать возвращения.
Ася заперлась в туалете, крохотном, как кладовая. «Как он тут со своим пузом помещался?»
Запах предыдущих посетителей не давал дышать носом.
Бумажным полотенцем она протерла сидушку и аккуратно выстлала ее туалетной бумагой. Сидеть было неудобно – качало. И почему так не качало в вагоне? Какие-то особые спецэффекты, унитазные горки.
– Бологое, – сообщил поезд женским голосом и остановился.
Смыв с тревожным рыком засосал остатки чая. Ася вымыла руки, вытерла и осторожно запихала полотенце в урну.
Хорошо, что в Сапсане можно было справлять нужду во время остановок. Не то, что в старых жестянках на колесах. Живо представился холодный туалет с окном, из которого сквозила непогода. Лед металлического унитаза и неприветливый свет. И Ася, запертая в клетке сортирных приключений. Проводник, стучащий в дверь, чтобы она не вздумала смывать свое богатство – пусть сидит и ждет, когда поезд отъедет от пустынной платформы.
Все снова пришло в движение. Минута на посадку-высадку. Кто не успел, тот будет мерзнуть в Бологом и пытаться вернуть время.
Ася уставилась в зеркало, протерла уголки глаз, проверила нос на наличие выдающихся элементов.
Что бы еще сделать? Не идти же обратно. С другой стороны, всем станет ясно, что она гадит.
Пришлось возвращаться.
Ася прошла свое место. Уткнулась в конец вагона.
– Попросили пересесть, – сказал Михаил, оказавшийся у самой двери.
Ася обернулась. Вместо него теперь сидело маленькое нечто с жидкими хвостиками и планшетом.
– А… а я по вам ориентировалась и проскочила. Пойду.
Михаил выжидающе кивнул.
Асю качало будто от хода поезда. Она встала рядом с ребенком. Ребенок болтал кривоватыми ножками и не обращал на нее внимания.
– Катенька, пропусти тетю, – сказала женщина сзади. С ней был еще ребенок – мальчик лет пяти.
