Читать онлайн Валерий Иванов - Пасквиль для Пушкина А. С.

25 января

Яркое зимнее утро. Набережная Мойки. Петербург. У дома № 12 остановилась карета. Из нее норовистым стремительным движением выскочил молодой человек с кудрявой шевелюрой лет тридцати.

– Александр Сергеевич, – послышалось от извозчика.

– Что?! – Пушкин обернулся, будто это был очень важный оклик его в жизни.

– Без головного убора сегодня? – шутливо обратился к нему извозчик съемного транспорта, как жители негласно называли в Петербурге установленное название двуколки. На двух верховых лошадях карету можно было свободно остановить на любой из дорог города, и при ее свободных местах она могла доставить в любую точку северной столицы Петра Первого.

На улице последние дни январского месяца. Недавно спал мороз, но, по народным поверьям, крутые дни еще предполагались в начале февраля.

– Да, простите, – зачем-то поэт и знаменитость города извинился перед кучером.

Он запихнул в карман пальто руку и извлек оттуда несколько монет, их было действительно мало. Цилиндр, которым так дорожил Пушкин, был однажды выкуплен у лавочника на торгах и имел ценность как дубликат некоего молодого, но перспективного демократа, писателя Авраама Линкольна, почитателем которого он был, схожий с шляпой представителей вигов1 в штате Иллинойс, партии на основе коалиции антимасонской партии. Пушкин про себя протестовал разросшейся анонимной лиге масонского движения в виде тайных обществ. Александр Сергеевич придерживался более оптимального религиозного, в крайнем случае, партийного строения, совершенно не касающегося монархии. Пушкин всегда был за царя и в отношении этого еще ранее задумался над изучением полувековых действий, связанных с бунтом против монархии, а именно, ведущего разбойничий принцип своего лиходеяния, как любил называть таким словом Пушкин воров и разбойников, согласуясь с литературным о них высказыванием, схожего с сообществом Емельяна Пугачева, еще осенью закончив роман «Капитанская дочка».

Пушкин отрицательно относился к вольнодумствам и людям без дела с разбойничьими наклонностями. Хотя в детстве сам не раз попадался надзирателю в Царскосельском лицее за буйный нрав, непослушность и хулиганские выходки. Лишь по окончании лицея, покинув компанию своих сверстников, снизошел к более самостоятельному вспоенному поведению, лишь иногда рассылая своим друзьям по детскому коллективу все более рассудительные письма, получая от них так же сдержанные ответы.

Отдав вознице монеты в благодарность, что тот его окликнул, оставшиеся после вчерашнего гулянья и платы за проезд с Жуковским, он сожалел отчасти, что их было мало отдать за столь важную для него вещь. Забрав цилиндр из крытой двуколки, поспешил покинуть, надев его на себя, но уже считая глупо держать в качестве культового предмета на себе. Войдя в подъезд, Александр поспешил снять головной убор. В его мыслях было совершенно не до сентиментальности, разговор, начатый в лавке закусочной с В. Жуковским, будоражило его. Александр словно повзрослел за эти часы, узнав слух о том, что его жена Наталья Николаевна, в девичестве Гончарова, имеет тайное разрешение к себе от некоего Жоржа Дантеса, французского офицера кавалергарда. Вчера на окраине Невского проспекта, оказавшись в трактирной, Пушкин и Жуковский встретились не более как закадычные друзья, но, скорей, как два обывателя литературной науки.

В трактирной было на удивление пусто, чем в обыденности трудовых дней. Мороз заставил товарищей упиваться в споре о литературном деянии Пушкина, о создании им новой повести. Впрочем, и о том, что она никак у него не получалась из-за поведения его жены, или попросту измены. Путь Жуковского и Пушкина состоял поначалу пешим ходом по Невскому проспекту, лишь угнетенное состояние штатного наставника наследника престола позволило пригубить с поэтом несколько капель игристого.

– Не думай толком, Александр Сергеевич, – Жуковский всегда с уважением относился к незыблемому поэту, поразившему его еще тогда, в Царском Селе, своей сдержанностью, откровением, тактичностью и поддерживающим юмором.

Воздержанный к самооткровению, Василий Андреевич словно нуждался в поддержке юнца Пушкина, в те ранние года он относился к Александру, скорее, как к сыну. Ощущая разрыв в своей личной жизни, неустройство, разрыв открытых чувств к любимой женщине, пытаясь уйти от неудач и не уйти в себя, он много разъезжал, кроме увлечения сочинениями, став поэтом под редакторством юного Александра. После трогательных вещей, произошедших с ним в связи с его женой, боялся потерять, скорее, не друга, но учителя и помощника в его творческом деянии.

– Французский аристократ – просто подонок, но жуль ли отягощаться бабником, Саша? Мало ли что сетует народ, половину всего можно пропустить и мимо ушей, – успокаивал его Жуковский.

Бакалейщик принес вторую тарелку супа для Василия Андреевича.

– Что еще будет велено-с? – услужливо спросил официант, глядя на богато одетого учителя русского языка.

– Пару-две… – заискивающе Василий Андреевич покосился на друга, – беленькой?

Пушкин не спешил с ответом. В его сознании было не только предательство со стороны Натальи Николаевны Пушкиной, но и мысль о том, что все последние его произведения никак не могли войти в печать отдельным тиражом книги: «Впрочем, не это главное, Александр…» Он имел постоянно хладнокровный образ и ко всему желание поступать, что бы ни происходило, легкомысленно, и нынешнее положение его сводило в задумчивость. Он выглядел отрешенно. «…Главное для меня, чтобы все решить одним делом. Но как…»

Александр обратил внимание на ожидавшего его ответ официанта.

– Игристого… – попросил он, вспомнив кавказскую гостеприимность, вино зачастую переполняло его от дум, словно перерождая.

– Только игристое…

С виду можно было решить, что Пушкин преобразился и принял окончательное положительное решение. И только Жуковскому была известна натура того юноши, с которым он подружился еще в Царском Селе.

Обедая, закончив трапезу, Василий Андреевич опустошил две стопки, и только ответственное положение сдерживало его от следующего заказа водки. Тогда, когда Александр Пушкин выпил некоторую часть напитка и не доел суп.

– У меня некоторые новости, – сказал Жуковский.

Пушкина всегда вдохновляли такого рода новости. Подхваченный алкоголем, он тут же навострил внимание, хотя и не настолько был внимателен.

– Получил письмо от Гоголя, – сказал Жуковский.

Пушкин тут же утратил свой пессимизм, заинтересовавшись делами их друга.

– Пишет, что скучает по Полтаве, желает вернуться в Петербург, но работа с Данилевским перетащила его из Швейцарии в Париж.

– À, Paris… – удивился Пушкин.

– Да, по какому роду только?.. – задал вопрос Жуковский, обращаясь больше к себе, чем вспоминая содержания письма их коллеги по перу.

– Впрочем, по приезде в Петербург закончит одно, что-то из рассказов о титульных советниках он обозначил… – Жуковский задумался, – Что-то вроде твоего маленького человечка.

Подытожил писатель. Пушкин сделал знак, что понимает его.

– Он собирается заканчивать том поэмы о тех заносчивых помещиках, о которых он упоминал проездом в читальном сквере, помнишь, Александр? – спросил поэт и переводчик своего коллегу.

Жуковский был также критик и публицист, было ощущение, что его сторонник ушел в себя, он облокотился на стул и, о чем-то задумавшись, глядя в пустоту, делал вид, что слушает собеседника. Жуковский продолжал.

– «Мертвые души», – напомнил он Пушкину.

Поэт тут же осознал, о чем говорит его друг.

– «Мертвые души»? Это направление с его пафосным взглядом?! Il me ridicule!2 Василий Андреевич.

Критично, но с дружественным преобладанием Пушкин отнесся к произведению Гоголя.

– Впрочем, Николай Васильевич, как всегда, на редкость утвержден в своей сфере нравственности, – размышлял Пушкин.

– Думаешь, эта книга никогда не будет издана? – спросил его Жуковский.

Пушкин слегка иронично скривился.

– Может… когда… когда у него дела пойдут иначе, чем сейчас.

В иронию слов поэта входило и то, что сейчас период сухости торжеств и застойности литературного жанра в царских покоях. Пушкин, скорее, ориентировался на себя, чем на малую опытность национального гения, как он иногда называл про себя Гоголя, ассоциируя его с величайшим прозаиком культуры Украины. Все больше ориентированного на технологический прогресс, чем на прозаичные творения, отвлекающие своими деталями светские умы от дел, о чем намекнул один раз царь Николай I при встрече с Пушкиным. Отчего тот, пожав про себя плечами, желал видеть себя в тени и только.

Как памятник себе воздвиг я не рукотворный,

И память обо мне останется верна.

Не умолкая, будут литься речи годы…

И будет Пушкин сниться им всегда.

Строки предтечи к стихотворению

«Я памятник себе…». Август 1836.

«Ничего так…» – подумал в тот день на приеме у царя поэт. Он был уверен, что что-либо громкое о себе им будет дано, что его уже ничто не сотрет с истории, так он дорог народу.

Живет пиит, как голос Пушкина…

Сочинял, проходя по коридору Аничкова дворца, разглядывая немые портреты исторических персоналий. Все же, не забывая, что не стоит забывать о милости его судьбы к нему.

В словах свободы треплет муза,

И она одна мне навсегда.

Я не ищу в себе забвенья,

И не оспаривай творца.

«Нет, эти строки надо переделать», – размышлял Пушкин в преддверии новых идей о повести престолонаследия.

Старинный друг Пушкина Жуковский воспринимал слова поэта если не как великого гения, писателя, то лучшего редактора его переводов, к которым он давно не притрагивался. Глядя на соседа по столику, у него не было желания показывать на людях быстротечной формы жизнедеятельности, как он отмечал про себя людей пьющих и ведущих беззаботный образ жизни. Но и пропустить лишнего, хотя бы еще три стопочки беленькой, не отказался бы.

– Крылова давно не видел, Александр Сергеевич? – заискивающе спросил Жуковский, заведомо уже ориентируя его на продолжение распития.

– Иван Андреевич, кстати, как поживает? – как бы невзначай спросил Пушкин.

– Очень замечательно! – сказал захмелевший Жуковский.

– И у меня сего дня выходной вплоть до третьего дня, – сказал Василий Андреевич, слегка наклонившись вперед к собеседнику.

Он уже засунул в жакет руку, чтобы достать оттуда бумажник.

– У Александры Федоровны, да продлятся ее дни, – произнес заговорщицки негромко он и снова выпрямился и вытянулся на стуле. – Весьма хорошие дни. Я все потом подробно расскажу, но так… – поправился он, – как бы между прочим…

Веселый нрав Жуковского малость преобразил Александра Сергеевича, хотя он не сопротивлялся выпивке, был больше против. Но давний компанейский их друг, который питал признание к его творчеству, как никогда, казалось, был нужен для получения его внимания, причем Крылов редко принимал алкоголь, он весьма значительно будет оценивать его творчество.

– Итак, едем! – подумал про себя Пушкин.

Когда Жуковский уже позвал полового, назвав его европейским названием официант, что весьма сошло бы для их заведения с весьма прилично расставленной утварью, он рассчитался с ним, и, накинув шубы, они отправились к выходу. Немного померзнув на выходе, Василий Андреевич молча ловил взгляд Пушкина, ища в нем со времени выхода намек на то, чтобы они разошлись по домам. Но Александр Сергеевич, однако, наперекор судьбе медлил. Наконец они поймали закрытую двуколку и направили извозчика на Томазов переулок за три квартала от их места встречи.