Майор Кулибеков слушал Ибрагима, сам же думал о Марьям Садыковой, с такой горячностью защищавшей Гамзаева. Есету не хотелось подозревать женщину, по всему видно влюбленную в Руслана, но не верить руководителю добровольной народной дружины, человеку честному до щепетильности, он тоже не мог.
«Жизнь покажет», – успокаивающе рассудил Кулибеков, наматывая на ус все новости, о которых сообщал ему давнишний друг.
От второй пиалы чая он отказался, ибо время подпирало, начальник милиции наверняка уже у себя в кабинете, а у него тоже, видимо, карман не пустой.
Увы, у майора Досмагамбетова, он оказался совсем тощий, как хурджун в конце длинного пути. Или майор милиции осторожничал? Да и как не осторожничать, если все, кто приезжал в эти дни в Джаланты, были местными. Вызывал только подозрение студент Абдылбек, приехавший навестить дядюшку с тетушкой. Прервать учебу перед самой сессией оттого, что прихворнул немного дядя, не очень вразумительно.
– Но в день кражи Абдылбек был у дяди на джайляу. Сейчас, наверное, спускаются чабаны. Абдылбек – с ними. Хочу послать туда сотрудника, пусть еще раз проверит, только, думаю, пустой номер.
– Верно, – согласился майор Кулибеков. – Лучше не распылять силы. Дождаться лучше, когда Абдылбек вернется, – затем спросил: – А в селах и аулах перед Джалантами кто появлялся? Не интересовался?
– Какой-такой ты друг, если равняешь меня с безмозглым ишаком? – с нарочитой обидой воскликнул Досмагамбетов. – Только один, в Ивановке, не наш. Портной. Участковый приглядывает за ним. Еще несколько парней. Здешние. Работают в области. В отпуск приехали. Не спускаем и с них глаз. На всякий случай. Но, друг, ты сам всегда говоришь: не пойманный – не вор.
– А как Гамзаев ведет себя?
– Пьет и курит. К нему заходил Абдылбек. После него и начал Расул шайтанить. Может, Абдылбек принес анашу? Голова говорит: нет фактов, только подозрение; душа говорит: арестовывать нужно.
– Давай повременим. Усилим наблюдение. Я попрошу дружинников. А с Марьям говорил?
– С Марьям? Она его чуть не святым считает.
– Пусть считает. И если не ошибается, совет им и любовь.
Тихо и торжественно начинался новый день. На пригорках весело шелестели листвой розовокорые горные березы, не такими уж угрюмыми казались вековые ели, которые облепили пологие склоны ущелий; даже лысые сырты с редкими кустиками перистого ковыля и жухлой осоки, которую местные жители называют волосами старухи, выглядели почти нарядно; и только одного, самого привычного для души русского человека в минуты рассвета, не доставало – птичьего разноголосья: нет в заоблачных перелесках ни малиновок, ни соловьев, ни синиц, ни чижей, только гордые орлы молчаливо сидят на голых скалах или кружат в вышине, выглядывая лакомую добычу.
«Вот бы кого приручить, – подумал капитан Колосов. – Любого нарушителя засекут».
И сам же улыбнулся фантастической мысли.
Настроение у капитана Колосова было хорошим, под стать утру. Он, как ему казалось, уже справился с заданием своего начальника, и за два дня, которые провел на заставе, понял многое: и, что Воронцов хороший солдат, не воспринявший наказание за опоздание как должное, и вставший в позу; и то, что самоволка была им надумана лишь для того, чтобы отправили его за это на гауптвахту в отряд, где после отсидки ему представится возможность увидеться с невестой хоть на малое время – нарушение, таким образом, спровоцировано антипедагогическим действием полковника Степового, о чем он, Колосов, непременно напишет в докладной и о чем собирался сказать на партийном собрании, ясно понимая, что после этого не приобретет доброжелателя в лице начальника штаба. Но что делать: не потакать же грубому солдафонству.
