Пастэго - страница 7

– Я бы и сама сейчас отправилась на свалку, – простонала моя муза, – только бы спокойно полежать и отдохнуть.

– Тогда отправимся ко мне и займёмся чем-нибудь более забавным, – предложил я, и мы вышли из-под моста, направляясь в сторону ещё одного, более старого.

Я играю на гитаре… Показывая Але как работает перегруз, чтобы она знала, как генерят этот рок-н-ролл. Кое-что она уже знает, но я объясню нагляднее. Забавно, но я толком не умею играть, поэтому мои терзания инструмента только рассмешили бы какого-нибудь восьмипалого виртуоза, который может достать указательным пальцем до потолка даже не вставая на цыпочки. Но играть тяжёлые риффы, обычно, дело нехитрое. Я импровизирую рифф. Тара-да-да, тара-да-да-да, тара-да-да-да. Аля кивает головой как бы говоря: «Неплохо, маэстро!».

– То есть когда я включаю дисторшн всё это звучит вот так, как рёв, а когда выключаю, то звук чистый и приятный.

– Отлично, – говорит девушка. – Очень, ну очень интересно.

– Я как будто слышу нотки иронии в вашем голосе, госпожа?

– Госпожа? – Аля делает строгое лицо, которое, впрочем, слабо скрывает её желание залиться смехом. – Я могу ею быть.

– Костюмчик из латекса, чёрная подводка, волосы, собранные в пучок, – советую я.

– Не совсем! – сообщает Аля и уточняет. – Красная мантия с соболем, корона, туфли в жемчуге и рубиновое колье.

– Так выглядит госпожа страны, а не госпожа отдельно взятого мужика, – доношу я своё мнение.

– Госпожа страны уж точно господствует над всеми мужиками подвластной территории, – говорит Аля, и широко улыбается. – Императрица берёт на ночь любого товарища, который ей приглянулся, от корнета, до поэта. Почему такой выдающийся мыслитель не понимает этих элементарных вещей?

Мы снова смеёмся вместе.

– Ну и раз уж мы начали о политике, стоит продолжить эту тему, – весело говорю я. – Только вот сейчас я принесу зелёный чаёк и печенье.

Чай уже на столе. Пар клубится над тёмным океаном посреди фаянсовых берегов. Серебристая, узорчатая ложечка приятно позвякивает в светлой чашке. Печенье с шоколадной глазурью на небольшой тарелочке, украшенной синеватым орнаментом. Аля берёт его своими красивыми пальчиками и аккуратно кусает, поднося свободную ладошку к подбородку и ловя крошки. Как же это мило.

– Кхм, поговорим о демократии, – вступаю я, хотя мне и жалко вклиниваться в идиллическую картину, созданную девушкой и шоколадным печеньем.

– О да, – отзывается гостья.

– Не говори с набитым ртом! – строго приказываю я.

– Простите, сэр, – отвечает она и смотрит на меня смеющимися глазами.

– Каково твоё отношение к ней, к этой самой демократии? – вопрошаю я.

– Строго негативное, – Аля серьёзно смотрит на мой раскладной стул.

– Это почему ты так думаешь?

– Чтобы у нас была полемика, – указывает моя гостья. – Ты же сам говорил, что иногда полезно занять даже ту позицию, на которой на самом деле не находишься обычно, и это просто ради тренировки в полемике.

Я развёл руками всем своим видом говоря: «Неплохо! Очень даже! Моя школа!», а затем произнёс.

– Тогда с вас аргументы, паненка, а не только факты.

– Демократия зло, ибо это диктатура большинства, – немного подумав проинформировала девушка. – Где-то я такое читала.

– Неплохо, – оценил я. – Однако по сути это софизм. Существуют разные дефиниции для понятия диктатуры. Если это всего лишь прямое правление группы товарищей, то есть в нашем случае, группы, что именуется большинством, то демократию можно назвать диктатурой, однако управляющая группа в диктатуре, если власть вообще принадлежит группе особ, а не одному диктатору, должна демонстрировать некие явные признаки монополизации власти, а нередко демонстрирует и черты волюнтаризма, тогда как большинство, в рамках хорошо построенной демократической модели, слышит меньшинство и на политический субъект могут влиять другие политические субъекты. Формальные признаки диктатуры, при указанном выше подходе, когда кто-то выдаёт кому-то директивы, можно обнаружить вообще у любой власти, ибо в этом её суть, ведь власть всегда предполагает, что кто-то управляет кем-то, то есть назвать диктатурой, в этом смысле, можно все формы правления, где указы обязательны к исполнению, и таким образом, речь тут именно о софизме, когда что-либо утверждается лишь на основе формальных признаков, а суть при этом искажена. Эмпирически же, мы приходим к тому, что реальная диктатура предполагает власть человека или группы, которые не допускают к управлению других, неких чужаков. Суть термина именно в этом, и в этом смысле настоявшая демократия предполагает коллективное участие именно как противоядие против управления одной, неизменной группы, как субъекта политики, либо единоличного лидера.