Все как-то вместе ехали в Исады.
Полуторку вел хмурый мужичок.
Вдруг взял да и поведал нам о Сане
Чуть-чуть побольше Варин язычок.
«Ну, были мы в Рязани в ресторане.
Дороговизна жуткая – умри!
Со сценой рядом столики заранее
Заказаны солидными людьми.
А я-то в полушубке и с вещами.
Ну, знаете дорожный мой баул.
Нас поначалу с Саней не пущали,
Зачем-то посылали нас в аул.
Но Саня молвил: «Это… вы почутче!
Со мною дама. Мы не моряки,
Не чухлома какая и не чукчи.
Извольте-ка нам выдать номерки!»
Да, Саня мой, он сроду не в «атасах».
Чай, за плечами институт тюрьмы.
Трояк всучил кому-то (при лампасах
Его штаны) – и приземлились мы.
Присели и, оправясь от испуга,
Я оглядела зал из-за стола.
А блузка на мне, девоньки, из пуха,
Как скатерть, белоснежная была.
Оркестр гремел, а по тарелкам били
Седой старик и парень молодой.
Артподготовка в Сталинградской битве
Ничто в сравненье с музыкою той.
Затем на сцену выскочила гёрла,
А с нею восемь телок и коров.
Вороною во все воронье горло
Закаркала. То дедушка Крылов,
Со школы помню, эти о вокале
Вороны глупой, стырившей сырок,
Сказал слова. Хоть водку все лакали,
Так голосить нельзя, помилуй бог!
В меню – такая книжечка во злате —
Грибы мудрено названы «жюльён».
Им бы откушать нашей благодати
С домашнею сметаною! «Жульё!» —
Так и сказала. Слышал даже повар.
У той, что Саня гёрлой величал,
Видать, до спазм перехватило горло
И нить бретельки поползла с плеча.
Нас почему-то, как героев павших,
Угрюмо провожали в гардероб.
В гостиницу не солоно хлебавши
Вернулись на перины мы сугроб.
Да, вспоминаю, там тарелки била
Любовница какого-то осла…»
«А дальше, Варя, дальше-то что было?»
«А все, что и бывает опосля!»
