Читать онлайн Борис Гучков - Пояс Богородицы

Ока

В ХV–VI веках Ока в летописях упоминается как «Пояс Богородицы»

Не автобусом, не поездом,

Пассажиром наяву

Богородицыным Поясом

К дому отчему плыву.

Под Орлом и под Тарусою,

Белый свет завидя лишь,

Ты девчонкой светло – русою

В легком платьице бежишь.

За Каширою, Коломною,

По есенинским краям

Величавою и лонною

Ты известна сыновьям.

За красу твою лучистую

В стародавние века

Богородицей Пречистою

Нарекли тебя, Ока.

Синей влагой родниковою,

Светлой лентой голубой

Огорожена подковою

Вся Московия тобой.

Справа, с борта лебединого,

Знаю, в утреннюю рань

Завтра вновь за Константиново

Завиднеется Рязань.

Как родню, как брата ближнего,

Спросит старый кочегар:

«Ты куда? Небось до Нижнего?» —

«Heт, – скажу, – до Кочемар.

А точнее – до Касимова» —

«Спи, родимый, разбужу…»

Но до вечера до синего

На корме я просижу.

Может быть, на белом катере,

У Мещёры на виду,

О тебе, славянской Матери,

Слово верное найду.

«Приветь меня, мой Городец Мещерский…»

Приветь меня, мой Городец Мещерский!

Храни мой сон до утренней зари!

Ты не скупись —

и, словно в детстве, щедрой,

Удачливой рыбалкой одари.

Стели, как прежде, травные дороги,

Пои водой студёной из ковша,

Лечи мои сомненья и тревоги,

Как лечит мать больного малыша.

В часы разлуки ты всегда на ухо

Одно шептал мне: «Помни! Береги!..»

Я всё сберег для памяти и слуха:

Мерцанье звёзд и крики пустельги…

Всё, что любил, ещё годами молод,

Не сосчитать, не выразить уму.

Ты не скупись —

приветь меня, мой город,

Храни мой сон в родительском дому!

Бор

Геннадию Морозову

Пой мне песню свою, древний сказочный бор!

Мы не виделись долго, и вот возвратился к тебе я.

Тихо птаха лесная с тобою ведёт разговор,

Ветер в гости к тебе прилетает, ничуть не робея.

Вот он снова, могучий, гуляя вершинами крон,

Напевает мне песню про русскую удаль и очи

Коловрата Евпатия, про людей, уходящих на Дон,

Про пожарищ огни, озарявшие тёмные ночи.

Но с печалинкой песня лишь самую малость; и вот

Неуёмная радость в ней явственно слышится снова.

Может, кто-то совсем по-иному ту песню поймёт,

Но мотивом её будет он, как и я, очарован!

Пой мне песню свою, древний бор золотой!

Мне сосны не найти, что в бору поднимается криво.

Ты меня научи несравненной своей добротой

И по совести жить, и несуетно, и справедливо!

Районные города

Степных и подмосковных,

В садах и без садов,

Как не любить районных

Российских городов!

Касимов, Муром, Суздаль…

Моя седая Русь.

Её степная удаль,

Её лесная грусть.

С домами пятистенными

И крепостными стенами,

С торговыми рядами

На берегу реки,

С церквами, тихой пристанью

И матерью, что пристально

Куда-то вдаль тревожно

Глядит из-под руки.

Вы потому мне дороги,

Что недруги и вороги,

Мечтавшие в столице

Справлять победный пир,

С мечтой своей расстались,

У ваших стен остались,

Повержены народом,

Который любит мир.

Вас не любить – немыслимо.

Не потому ли мысленно

По улицам мощёным,

Под пенье петухов

Брожу я, с восхищением

Следя за превращением

Обыденных раздумий

В мелодии стихов?..

Приглашение

Приеду – и вновь беспечально и полностью

Отдамся во власть перелесков Мещёры,

Малиновым вечером и звёздною полночью,

И росным рассветом её восхищённый.

И снова наутро, едва лишь за окнами

Забрезжит чуть-чуть, я оденусь попроще,

По тропке, по стёжке лугами заокскими

К озёрам уйду, за дубовую рощу.

Здесь птицы галдят; над протокой, не гордая,

Рябина в цвету, словно красная дева…

Мне жаль, дорогая, что нынче ты в городе.

Какое тебя задержало там дело?

Здесь можно уже и на солнце пожариться.

Прогрелась вода. В поле ягода зреет.

Зову тебя. Жду. Приглашаю: пожалуйста!

Ты не пожалеешь. Решайся скорее!

Разлука с тобою, конечно, мучение.

Но вылечит снова Мещёра от боли.

Она – загляденье мое и смущение,

И сила, и свет негасимой любови.

Ты чем-то с ней схожа, с моею Мещёрою,

Неброской моей стороною лесною,

Быть может, улыбкой, немного смущённою,

А может быть, чем-то не познанным мною…

«С юной версты не отринувший чар…»

С юной версты не отринувший чар,

В зрелом, степенном, казалось бы, возрасте,

Я сберегаю в душе и сейчас

Более детскости, нежели взрослости.

Но и за сороковою верстой

Знаю одно за собою доподлинно,

Что не смогу пред земной красотой

Ни богохульничать я и ни подличать.

В росности трав отражается мир

Утра селенья мещерского Чинура.

Пред красотой оробею на миг:

Люди! Ну что ж это вы, неучтивые!

Милая отчина с холодом вьюг!

Ты местночтима, но с зимами, с вёснами

Дороги мне и Поволжье, и Юг.

Все наши отчины равноапостольны.

И за красу мне обидно, когда

Вдруг получаю плохое известие:

Где-то ушла из колодца вода,

Химией рощица напрочь изведена…

Всё-таки верится: буду я прав,

И, по-рязански якая, окая,

С запахом смолки и скошенных трав,

Ты не умолкнешь, отчизна высокая!

«На Бáбенку выйду, взойду на Уланову гору…»

На Бáбенку выйду, взойду на Уланову гору,

Где вновь обрету и покой, и господнюю милость.

С душевным волненьем прокатятся спазмы по горлу.

Как всё изменилось! О Боже, как всё изменилось!

Лишь не изменилась Оки голубая подковка.

Стареют дубы, и цветущий безумствует донник.

Направо – мой город, налево – деревня Поповка,

Где есть знаменитой певицы Обуховой домик,

Надежды Андревны с божественным меццо —

сопрано.

Завидуй, поп-дива, учись у неё благородству!

Я завтра, быть может, схожу туда утречком рано,

Я всю, что осталась, с души посдираю коросту.

В заречном тумане громада завода цветмета,

Где в детстве когда-то дубовая роща шумела.

Всё', всё изменилось, лишь лучшая песня не спета,

Которую с детства пропеть моё' сердце хотело.

«Что родился на Малой Мещанской…»

Что родился на Малой Мещанской,

В старой книге я как-то прочёл.

Дом под кронами лип помещался.

Помню гул несмолкаемых пчёл.

И к лицу, и к рубахе он липнет —

Запах лип, что посажены в ряд.

Имя дал нашей улице Либкнехт.

Был он зверски убит, говорят.

Ах, разлуки извечная кара!

Годы службы. Чужие края…

Помню, помню фамилию Карла

Ты коверкала, мама моя.

«Лип» – писала. И липовый запах,

Настигая, бросал меня в дрожь,

И душа устремлялась на запад —

Где ж в Монголии липы найдёшь?

Ведь мечте и моря не преграда.

От тебя, от мещерских лесов

Отделяло меня – это ж надо! —

Целых шесть часовых поясов.

Я любил вас, родные до боли,

В звоне лета и шорохе вьюг:

И Воровского (Вацлава, что ли?),

И Урицкого, и Люксембург.

Были вы Дровяными, Сенными.

Но однажды – встать, не упасть!

Именами чужими, иными

Окрестила вас новая власть.

Но меня, да и Господа ради

Там в домах об одном этаже

Проживали и Тони, и Нади.

Всех имён не припомню уже…

Вновь чиновник в усердии делит

Новь и прошлое, как идиот.

Адрес матушки: Либкнехта, девять —

Слава богу, всё тот же, всё тот.

Там чужие живут – ну да ладно!

В доме мальчика слышу я всхлип.

Пусть ему будет тоже отрадно

Под цветущими кронами лип.

«Наш ломают дом…»

Наш ломают дом.

Вспять не ходят реки.

Был построен он

В позапрошлом веке.

Крепок дом ещё.

Крепок, – твёрдо знаю,

И слезу со щёк

Я не утираю.

Наша власть – умы.

Не попросишь сдачи.

Всё как есть, увы,

И не как иначе.

Горя не унять.

Плакать не пристало.

Поколений пять

В доме вырастало.

Слёзы не лице…

Я шепчу: уроды…

Здесь построят Центр

Современной моды.

Дочка, не дрожи

На руках у мамы…

Вон и чертежи

На щитах рекламы.

Знаменитый сосед

«Касимов – это что-то
вроде русского Марбурга…»
Из письма Бориса Пастернака родителям летом 1920 г.

Мой дом… Его уж нынче нет…

В гостях у дяди

В соседнем доме жил поэт,

Марал тетради.

Конверт, бумага, карандаш…

Наклеив марку,

Он сообщал, что город наш

Похож на Марбург.

«Скорей, отец, сюда езжай,

Беги из ада!

Здесь жизнь, здесь будет урожай,

Здесь то, что надо.

Земля-кормилица, назём,

Родные лица…

На пароходе увезём,

Что даст землица…»

Мой дом… Я рос в его стенах…

Не знал я, молод,

Что знаменитый Пастернак

Любил мой город.

А мы в соседях жили с ним,

И, как обуза,

В мои младенческие сны

Являлась муза.

Всему, всему означен срок.

Теперь я понял:

Он обронил здесь пару строк,

А я их поднял.

«Я сошёл. Я один, как перст…»

Я сошёл. Я один, как перст.

С расписанья автобус сбился.

Целый год не видал я мест,

Где, родившись, не пригодился.

Поглядев на Оки слюду,

Как над нею туманы тают,

Я в Успенский овраг сойду,

Где о том, что приеду, знают.

Я с дороги посплю, устав,

А с обеда, пера рабочий,

Захочу посетить места,

Что мне, грешному, любы очень.

Здесь порушен Кастрова дом

В мавританском изящном стиле,

Здесь в дожди с великим трудом

Пробираются автомобили,

Здесь за двадцать безумных лет,

Остро ранящих, словно жало,

Потихоньку во Вторчемет

Всё снесли, что плохо лежало,

Здесь гоняет с утра коров

(Их всего-то пяток осталось!)

Поликарп Лукич Иванов.

Он по-чёрному пьёт под старость.

Схоронивший Федосью, он

(Как подпорка, рухнула вера!)

Если утром не похмелен,

Стал опаснее бультерьера.

Если водка не будет греть

И наступит похмелье снова,

То ему костылём огреть

Не составит труда любого…

Дом Кастрова – притон и склад…

Храм Ильи подпирает тучи.

Город мой, ты мят-перемят,

Подпалён из канистр вонючих.

Под ветвями листвяных крон

Остов летом сгоревшей школы…

Поплывёт колокольный звон

От Успенья и до Николы.

Этот звон как набат, как гуд.

Песне Господу вечно длиться!

Не спалят тебя, не сомнут —

Сколько можно вот так глумиться?!

Имена

А у матери моей

Имя – Евдокия…

В наше время имена

Не дают такие!

И стыдятся, а чего,

А чего стыдятся?

Евдокией отчего

Нынче не гордятся?

Мчатся годы и века…

Мчится юность наша…

Дуновенье ветерка —

Дунюшка… Дуняша…

«Мне снится дом, где нынче к непогодине…»

Мне снится дом, где нынче к непогодине

Половиками выстланы полы,

Где запахи аниса и смородины

Сродни навеки запаху смолы.

Где, ещё дедом втиснутый в простенок,

Мои рубахи сохранил комод.

В углу висят иконы, а на стенах

Семейных фотографий хоровод.

Где мать одна, сложив худые руки,

На табурете в комнате сидит

И под метели неуёмной звуки

В ночную тьму тревожную глядит.

Укрыты шалью худенькие плечи,

А на столе – мерцающий ночник…

И снится мне грядущей нашей встречи

Неповторимый и прекрасный миг.

«Скоро соберусь я и последую…»

Скоро соберусь я и последую,

И поеду – даже плохо верится! —

Вновь туда, где матушка последыша

Ласково баюкала, как первенца.

Как она меня любила, холила!

Сказки мне рассказывала вечером…

Так любила, что уже до школы я

Помогал семье, а не бездельничал.

Своего последыша из города

Скоро встретит мама, выйдя из дому.

Скоро, скоро задышу я молодо,

Заготовлю дров, поправлю изгородь.

Даже и не верится, что встречусь я

С красотой мещерскою, неброскою,

Где так лунно и так звёздно вечером

Над рекой и рощею берёзовой.

««Ты не спи на закате…»

«Ты не спи на закате! —

Тормошит меня мать. —

Мне тревожно, сынок,

Я боюсь, понимаешь?

Ну проснись же, пора,

Мой хороший, вставать!

На закате не спят —

Неужели не знаешь? —

Это что же за вид!..» —

«Ах, а я и не помню,

Как заснул на диване!

Ты скажи, отчего

Голова так болит?..»

Полусонный, встаю

И пиджак надеваю.

Выхожу на крыльцо —

Там в полнеба закат!

Я заката огромней

Не видел, не помню.

Он на соснах могучих

Кроваво распят,

Он рекою течёт

По зелёному полю…

«Не грусти, дорогая,

И не верь в чудеса,

Что навеки уснуть

На закате возможно.

Просто, мама, к ненастью

Так красны небеса,

И болит голова,

И на сердце тревожно».

«Собери ты мне наскоро ужин…»

Собери ты мне наскоро ужин,

На плите разогрей чугунки.

Вновь я северным ветром простужен,

Налетающим из-за реки.

Возле печки, натопленной жарко,

Отогреется быстро спина.

От хворобы спасёт меня чарка

Твоего золотого вина.

За отца, что давно на погосте

Спит, ладони сложив на груди,

Вперед

Читать онлайн Борис Гучков - Пояс Богородицы

Похожие книги