Пояс Богородицы - страница 5



От Кристиан Диор и Нины Риччи.
Рубахи у тебя – из бумазеи,
А обувь из кирзы – такая мода…
С каким благоговением в музей
Заходишь ты, быть может, раз в два года!
Не на полотна мрачные Дали,
Ты неотрывно смотришь и любовно
На ровный свет остуженных долин
С картины передвижника любого.
Как при июльской радуге-дуге,
Всего на миг воспрянув, ты не гаснешь,
И неподвластна никакой туге
Душа твоя, распахнутая настежь!

Александр Иванович Гучков

Калужанин по роду-племени,
Жития начиная повесть,
Не за ради славы и премии
Птицу синюю – счастье, то есть,
Он искал, поводя фонариком
Любопытства, весёлый парень.
Англичан колошматил в Африке,
Что на буров войной напали.
Наделён огромным талантом,
О себе заявил он быстро.
Был он бабником, дуэлянтом,
Октябристом, думцем, министром.
И когда погасло свечение
Нимба умершей вскоре власти,
С Шульгиным царя отречение
Принял он в годину ненастья.
Его имя как по инструкции,
Кем-то наскоро сочинённой,
Поминал трибун революции,
Зло высмеивал Саша Чёрный…
Над моей головою вороны
Тоже каркали очень скверно.
Родословье мое спецорганы
Знают лучше меня, наверно.
Не однажды читал я вечером
О Гучкове А. И. страницы.
Фантазировать, братцы, нечего —
Мы с ним только однофамильцы.
Сослуживцы меня и приятели
До сих пор всё пытают тщетно:
«А ты чей по отцу и матери?
Не Гучкова ль полена щепка?»
Я люблю отделаться шутками,
Я приколы люблю и байки.
«У меня в Берлине и Штутгарде
На счету огромные «бабки»,
В Пизе, там, где башня Пизанская,
Мои улицы есть и кварталы…» —
«Не бреши, нищета рязанская!
Лишь стихи – твои капиталы…»

Осень 1957 года

Сестре Вале

В пору нищую,
Брат с сестрою
Знались с пищею
Мы простою.
Каша сварена,
Щи упрели.
Ноги в валенках.
Мы – за двери.
Что мы видели?
В «Марсе» хмуром
Фильмы Индии
С Радж Капуром.
Валя – с косами.
Стынут лужи.
Первый в космосе
Спутник кружит.
…Осень вспомнилась,
Щи да каша.
Светом полнилась
Память наша.

«Это, верно, было так…»

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии летали…

Беспрерывно гром гремел

И ветры в дебрях бушевали.

Кондратий Рылеев
Это, верно, было так:
Я на белый свет явился.
Я семь дней уже – не там.
Вот он, я – не запылился…
Распелёнутый, нагим
Я лежал, не понимая,
Что родня поёт мне гимн,
Вся по случаю хмельная.
Наклонялись надо мной,
Волосёнки нежно гладя,
Сват, соседка, кум с кумой,
Брат двоюродный и дядя.
А свояк надрывно пел,
Подпевала баба Тома.
Словно буря, «гром гремел»,
Сотрясались стены дома…
Расходились по снежку.
В январе темнеет рано.
И отец, хватив лишку,
Тоже пел про атамана.
И басил хмельной отец,
Потому как выпил сильно:
«Ай да Дуня! Молодец,
Подарила-таки сына!»

«Сон я видел: мамою клянусь…»

Сон я видел: мамою клянусь,
С места не сойти и провалиться! —
Будто бы война пришла на Русь
И врагом окружена столица.
Как попал я в пекло – не пойму.
Снится бой – и никуда не деться.
Всё в дыму, идёт война в Крыму —
Есть такая присказка из детства.
Вот я у окопа на краю,
Вот бегу, рванув рубахи ворот…
Иногда бывает, что в бою
Я повержен наземь, а не ворог.
Но и враг убитый снится мне…
Сон я пересказываю маме.
А она мне: «Ты шептал во сне:
«Братцы, братцы, не Москва ль за нами?..»

Рассказ друга

Я проболел тогда всю зиму,
Так долго сроду не болел.
И всё же хворь, тянув резину,
Я в феврале преодолел.
Однажды окна отпотели,
Узор оттаял ледяной,
И обозначились потери,
В душе не принятые мной.
Узор морозный, тонко соткан,
Скрыл перемены во дворе.
Пока болел, была высотка
Построена на пустыре.
Я поглядел в окно устало,