Пастух и Ткачиха - страница 14

Лицо Нью-Ланга стало еще уже, а взгляд – еще пристальнее. Он отправился в Х. А. М. и с мягкой настойчивостью убедил их, что ради собственного престижа они должны позволить провести хотя бы один спектакль, чтобы компенсировать предыдущий провал. Он уговорил их на низкие цены за билеты и возместил часть разницы из собственного кармана. Вместо студентов он привлек торговцев, читал им лекции по театральному искусству и реализму, увлекал и развивал их живой, но светский ум вдохновляющими идеями. Цзай-Юнь взяла роль дочери. Роль матери Нью-Ланг передал пухлой продавщице изюма – временно, в качестве крайней меры.

– Итак, – сказал Кай-Мэнь, когда они уселись друг напротив друга с палочками для еды в маленьком ресторанчике на Рут Валлон. – Ты сделал все, но не совсем. Теперь тебе, наконец, нужно подготовиться к поездке. На премьере будешь сидеть в зале, мы просто не пустим тебя за кулисы. Все всё отрепетировали, спектаклем будет руководить Минг-Фунг, он твой самый надежный ученик. Последние месяцы ты носился, как угорелый. Подумай о будущем и прояви, наконец, умеренность.

– Обещаю, – улыбнулся Нью-Ланг. – А теперь позволь тебе кое-что сказать: мы не увидимся еще много лет, а может, и никогда. Всякий раз, когда будешь думать обо мне, вспоминай мой последний дружеский совет: развод – не трагедия, и наш народ правильно рифмует —

Они расстались со спокойными лицами, скрывавшими тяжелое напряжение.

В тот день праздновали китайский Новый год – мягкий и прохладный день ранней весны в Шанхае. По улице Массне двигался огромный золотисто-сиреневый бумажный дракон – с десятью человеческими головами и с двадцатью человеческими ногами. Кай-Мэнь медленно шел за ним.

Перед почтой он встретил Цзай-Юнь – она так спешила, что едва касалась ногами земли. На ней было ярко-синее плюшевое пальто. В руке она держала письмо немецкому писателю Р. Х., одно из своих странных иноязычных откровений:

«Я получила от Вас пачку писем и два тома книг. Спасибо Вам большое. Вы тратите Ваше сердце, Вы тратите Ваше сердце. Пожалуйста, напишите мне, в порядке ли Ваше драгоценное тело? Желаю Вам долгого пути. В моем сердце заключена Ваша долгая жизнь, полная прекрасного смысла.

В нашем театре дела плохи. Мой старший брат так надеялся, а теперь вынужден вкушать лишь горечь. Теперь нам не хватает актеров. Очень многим пришлось познать вкус зарешеченных окон. В моем сердце нет покоя. Но я китайская женщина, и я не сгибаюсь».

Цзай-Юнь была настолько поглощена собственными мыслями, что не узнала Кай-Мэня, пока не подошла к нему вплотную.

– Рыбка Ванг-Пу! – воскликнула она, задыхаясь. – Что нового?

– Сперва отправь письмо, – посоветовал Кай-Мэнь, как всегда предусмотрительно. – Уже без пятнадцати шесть.

– Тигрица идет, – рассмеялась она, когда снова вышла.

– К сожалению, одной тигрицы недостаточно. Я все пороги обил в поисках кого-нибудь, готового исполнить роль матери. Но жены и сестры торговцев ужасно скромные. Никто не хочет выходить на сцену. При одном упоминании об этом начинается суета, будто они вот-вот провалятся под землю. А ведь это крошечная роль, и почти безмолвная, не считая одного предложения.

– Но это предложение, – заметила Цзай-Юнь, – очень пронзительное и важное, буквально поворотный момент. Когда я вижу в этой роли мужчину, происходящее кажется мне настолько фальшивым, будто я лежу в могиле и ем бумажные пирожные.