Пастух и Ткачиха - страница 3

Нью-Ланг вышел на роскошную садовую улицу французского квартала, авеню Рой Альберт – местные жители называли его Альби-Лу. Его отец платил огромные налоги, чтобы ему, китайцу, позволили здесь жить. У них был одноэтажный просторный дом с изящными двориками. В приемной висело шелковое полотно со стихотворением Ван-Цзи, поэта седьмого века:

Под ним стояла изящная фарфоровая ваза с птицами и цветами. Справа от нее – миниатюрная серебряная пагода, черная лакированная шкатулка с зеленым чаем и вышитый веер, слева – миниатюрная пагода из слоновой кости, зеленая лакированная шкатулка с черным чаем и расписной веер.

«Фарфор, – подумал Нью-Ланг, – и слоновая кость, и шелк, и лак. И человек бьется лбом о землю в низком поклоне, и берет жену по приказу родителей, и играет с ней в игру шторма при лунном свете по приказу родителей, и снова шелк, и опять слоновая кость, и правительство заключает нечестный договор, и белые нисходят до нас, чтобы на нас разбогатеть и избивают нас ногами, физически или морально, в зависимости от звания и статуса, и снова шелк, и снова лак. Я устал от этого, сыт по горло».

Нью-Ланг пересек второй двор. Полукруглые двери в его комнату были открыты. Маленький Тьен-То спал, наморщив носик. Ми-Цзинг поднялась и поприветствовала супруга старомодным, но очень изящным поклоном.

– Господин еще не спит, – сообщила она. – Он хочет с тобой поговорить.

Нью-Ланг вежливо поблагодарил ее и пересек третий двор. Сквозь отверстие в форме луны он увидел отца, который писал иероглифы совершенной каллиграфии в бухгалтерских книгах. Чанг Да-Дшин, владелец шелковой фабрики и торговой компании, стал истинным шанхайцем – в высших классах это слово было почти синонимом крупного торговца и дельца. Но его родиной был Ханчжоу, город нежно-зеленых бамбуковых рощ и серебряных озер, изысканных храмов и изящных дворцов, Ханчжоу, китайская Флоренция, наполненная воспоминаниями о знаменитых поэтах и государственных деятелях – и он сам был потомком старого и почтенного рода чиновников. Он пытался сохранить это преимущество: с помощью каллиграфии, порой немного претенциозной манеры говорить, уважения к интеллектуальным ценностям.

Нью-Ланг вежливо откашлялся и зашел. Отец на мгновение поднял взгляд и приказал:

– Садись. У меня к тебе срочный разговор.

Внезапно у него вырвался возглас удивления – впрочем, в нем ощущался некий умысел.

– Видел бы ты свое лицо! Вылитый дядя Чанг Минг-Тьен.

Нью-Ланг молчал.

– Ты не рад?

– Этот вопрос, отец, требует долгого ответа.

– Хорошо, тогда отложим его на другой раз. Я просто хочу, чтобы ты помнил, чем ему обязан. Он читал с тобой классику. Без него ты бы никогда не освоил языков. Я не смог бы отправить тебя в университет. Я просто купец, и мне нужен сын с опытом в торговле. Но когда я увидел, как в свободное время ты продолжаешь самостоятельно штудировать классику, а еще историю, французский и английский, разве я не оказал тебе достаточно отцовской поддержки?

– Да, отец, – подтвердил Нью-Ланг.

– Я даже терпел, когда ты делал весьма сомнительные для нынешних непростых времен вещи – я имею в виду вечернюю школу для торговцев. Я был горд и счастлив, что среди всех этих шанхайских материалистов, приземленных охотников за долларами, мой сын – искренний, возвышенный Чанг, даже если веление сердца сбило его с пути. Но дальше так продолжаться не может. Ты хотел как лучше. Но принес огромный ущерб.