Пастух и Ткачиха - страница 4

– Ущерб, отец?

– Мы наняли восемнадцать грузчиков для перевозки тюков с завода в магазин или в портовое хранилище. У одного из них оказалось заболевание легких, он упал на дорогу и плевался кровью. Тогда остальные семнадцать потребовали немедленных изменений условий труда и выплаты единоразового пособия пострадавшему. Честно говоря, я бы хотел помочь бедняге. Но имею ли я право создавать такой прецедент? У каждого второго работника заболевание легких. Если мы начнем заботиться обо всех, бизнес прогорит.

– А условия работы? – спросил Нью-Ланг.

– Десятипроцентное повышение зарплаты и часовой обеденный перерыв.

– А сколько длился перерыв прежде?

– Смешной вопрос! Достаточно, чтобы успеть съесть тарелку риса. А если люди едят слишком медленно, то их торопят… В общем, теперь они бастуют. Я бы легко мог их разогнать. Восемнадцать грузчиков можно найти в Шанхае на каждом углу. Но у нас в Ханчжоу не принято часто менять слуг и служанок. Это дурной тон.

А сегодня ко мне пришел их предводитель и, похоже, зачинщик всей этой истории, некий Ванг Бо-Ченг. Он кипел от негодования, в частности, упрекнул меня, что на моей фабрике работает восьмилетняя девочка – вылавливает коконы шелка из кипятка. Но я не единственный! И вообще, какое ему дело? Ладно бы еще отстаивал личные интересы. Но как подобный оборванец может защищать интересы других людей? Он что, Конфуций? Мандарин?

– Наш народ говорит: все человеческие тревоги – мои тревоги, – процитировал Нью-Ланг.

Чанг Да-Дшин тактично промолчал. Отец не спорит с сыном.

– Разумеется, я не проведу никаких реформ, пока этого не сделают остальные. Я богатый человек, но в конце концов, я всего лишь китаец. Без покровительства Фонтене я бы оказался абсолютно бессилен.

Этот выскочка оказался таким нахальным, что я не выдержал и сказал: «Во‑первых, хватит бездельничать. Человеку твоего положения никогда ничего не достичь насилием и сопротивлением». «Наоборот», – ухмыльнулся он и начал перечислять, когда и где бастовали рабочие. Не только в Китае, но и за границей – этот бандит знал все. Знал про забастовку английских шахтеров, и про какую-то всеобщую забастовку в Германии… А потом вдруг у меня в голове родилось подозрение…

– Твое подозрение справедливо, отец. Я его учитель.

– Но как этому черепашьему яйцу вообще пришло в голову пойти учиться?

– Это моя вина, отец. Он пришел научиться читать и писать. Но я заметил выдающийся интеллект и…

– Я не виню тебя, сын. Знания для тебя превыше всего, и ты хочешь распространить их везде. Но посмотри сам: живительная влага для одного становится ядом для другого.

– В таких условиях – абсолютно необходимым противоядием.

– От этих условий зависит состояние твоей семьи. Не забывай. Тебе нравится быть философом, мечтателем, возможно даже реформатором – но в первую очередь ты Чанг.

– Мне плевать, что я Чанг. Я человек. Я китаец. Я – это я.

– Как ты можешь так говорить, ты же с детства видел перед глазами украшение нашей семьи!

– Дядя Минг-Тьен? Он должен был служить мне примером? Этот декадент, умерший от опиума?

Уже в момент, когда его губы образовали слоги А‑Пен-Йон, Нью-Ланг понял, что зашел слишком далеко.

Старик ударил его ладонью по лицу, как непослушного школьника, хотя у него самого уже маленький сын.

Он слепо пялился в открытую бухгалтерскую книгу – каллиграфические иероглифы повествовали о продажах за последние месяцы.