С самого начала на пути депутации ландтага возникли препятствия. Первое из них носило процедурный характер: Паткуль и Будберг требовали, чтобы в комплект документов, представляемых вниманию Стокгольма, включили гарантийное письмо короля Сигизмунда Августа от 1566 года, но секретарь ландтага Шульц, который должен был сопровождать депутатов в Швецию, выступал против этого. Дело в том, что оригинал письма пропал, и предпринятые поиски ящика, в котором хранился драгоценный документ, окончились безрезультатно. Пропала и заверенная когда-то губернаторами де ла Гарди и Хорном копия письма. Она, по некоторым предположениям, была сожжена русскими во время их похода в Ингерманландию в 1656 году. Имевшуюся в распоряжении депутатов незаверенную копию, по мнению Шульца, в качестве полноправного юридического документа рассматривать было нельзя. Поведение секретаря так возмутило дворян, что они единогласно отставили его кандидатуру от «загранкомандировки», а его секретарские функции поручили исполнять Паткулю. Как выяснится позже, Шульц был прав в своих сомнениях, но ландтаг и депутаты Паткуль с Будбергом больше руководствовались эмоциями, нежели трезвым анализом.
Паткуль с Будбергом готовили документацию и на внеочередном августовском съезде дворян в Дорпате участия не принимали. Каково же было изумление участников ландтага, когда им зачитали письмо Паткуля о том, что он должен сложить с себя депутатские полномочия, потому что Совет города Риги и Старший королевский фискал – высший юрист-чиновник – обратились к графу Хастферу с требованием запретить ему выезд за пределы Лифляндии. У Паткуля, как всегда, «в запасе» оставалась ещё одна серьёзная причина, препятствующая его поездке в Швецию.
А случилось то, что Паткуль снова дал волю своему буйному темпераменту и попал под суд. В мае 1690 года Паткуль был в гостях у барона фон Менгдена в его имении Густавсхольме в предместье Риги. Гостей было много, среди них оказался и финансовый туз и покровитель Паткуля Йохан Ройтер. Паткуль, возбуждённый алкоголем и плотным обедом, рассказывал о том, как Совет Риги нечестным путём пытался «оттяпать» участок земли у какого-то помещика. Ройтер вмешался в разговор и заметил, что утверждения Паткуля не соответствуют действительности, и посоветовал ему попридержать язык. Неожиданно для всех Паткуль схватил Ройтера за волосы, выдрал целый клок из его поредевшей шевелюры и удалился прочь. Инцидент вызвал невиданный переполох в Риге и его окрестностях. Покуситься на уважаемого человека, хотя ещё и не дворянина, но твёрдого кандидата для выдвижения в дворяне – это было выше всякого понимания. К тому же Паткуль поставил на карту важную дипломатическую миссию, которую ему поручил ландтаг. И ради чего? Ради того, чтобы удовлетворить свою глухую и долго зревшую неприязнь к человеку, в унизительной и долгой зависимости от которого он находился все эти годы?
Биографы Паткуля почти единодушно склоняются к мысли, что виноват во всём несдержанный характер Паткуля: мол, несмотря на свой внешний лоск, изящные манеры и образование, в глубине души он оставался обыкновенным балтийским ландъюнкером, с ног до головы опутанный сословными предрассудками. Против такой общей оценки Паткуля возразить трудно, но к вышеописанной ситуации она вряд ли применима. Во-первых, повод для подобной возмутительной выходки практически отсутствовал. Во-вторых, физическое и душевное состояние Паткуля, судя по обстоятельствам случившегося, было отнюдь не критическим. Всё это было похоже на какую-то демонстрацию. Демонстрацию чего? Закрадывается законное подозрение: уж не намеревался ли он пойти на попятную и отказаться от депутатских обязанностей? Не прислушивался ли он к голосу провидения, предупреждавшего об опасности, подстерегавшей его в Стокгольме? Как бы то ни было, однозначных и внятных свидетельств тому, чем руководствовался Паткуль, выдирая клок волос из причёски Ройтера, история нам не оставила, и мы можем только гадать на этот счёт.
