Согласно делиберанде, генерал-губернатору предлагалось по всем королевским указам и распоряжениям советоваться с рыцарством. Сложилось, по мнению Паткуля, неприемлемое положение, когда Стокгольм осуществляет в провинции какие-то мероприятия, даже не посоветовавшись с местными представителями. По мнению рыцарства, было бы также полезным расширить полномочия вице-губернатора, который мог бы решать дела в отсутствие генерал-губернатора.
Остальные пункты делибернады касались денежной реформы, оказания помощи пострадавшим от редукции, пожаров и засухи, призрения военных инвалидов и т. п. Характерно, что делиберанда Паткуля стала претворяться в жизнь незамедлительно. Сразу после проведения конвента от друга и единомышленника Паткуля майора фон Лёвенвольде поступило донесение о том, что в одном приходе шведско-финский священник по незнанию немецкого языка отправляет службу на одном шведском. Конвент взял пастора на заметку, чтобы принять в отношении него соотвествующие меры.
Меморандум Паткуля прошёл на «ура», и конвент поручил ему составить новое прошение на имя Карла XI. В ходе конвента Паткуль стал не только одним из главных деятелей лифляндского рыцарства, но и его единственным лидером. Спрашивается: чего хотел Паткуль, подстрекая конвент к непослушанию стокгольмским властям? Понятное дело, что неискушённые в дипломатических делах бароны, доведенные до отчаяния редукцией, не имея понятия, что представляет собой король Карл XI, проявляли своё спонтанное недовольство и с энтузиазмом поддержали лозунги Паткуля. Но ведь сам-то Паткуль прекрасно знал, что Стокгольм никогда не примирится с тем, чтобы предоставить рыцарству те права и привилегии, на которые оно претендовало в делиберанде. Вероятно, он надеялся, что перед лицом массированного сопротивления редукции Стокгольм всё-таки предпочтёт пойти на попятную.
Вице-губернатор Сооп, присутствоваший на конвенте, несмотря на свою ограниченность, всё-таки почувствовал неладное и о выборе постоянного комитета из четырёх баронов сообщил в Стокгольм. О деталях он проинформироваться не удосужился, поэтому он о т.н. конституции для ландратов королю ничего не написал. Полное представление о том, что произошло на конвенте в Вендене, Сооп получит лишь два месяца спустя, после учинённой ему из Стокгольма головомойки. Тогда он поторопится доложить обо всём в Центр, но этот «недосмотр» всё равно потом ему поставят в вину и уволят с должности.
Обращение к королю было выдержано в чётких, сильных и дерзких выражениях. Паткуль не жалел красок при описании бедственного положения дворян, доведенных редукцией до крайности: долги, высокая аренда за право пользоваться отчуждённой землёй, голод в отдельных уголках провинции, случаи самоубийства среди помещиков, бегство крепостных за границу, – обо всём этом Паткуль писал живым и образным языком, не стесняясь в выражениях. Если бы у рыцарства был выбор между этими мрачными временами и тяжёлой войной, то они бы предпочли такому миру войну. «Истинное положение в стране Вашему Величеству не известно», – продолжал он, – «потому что некоторыми лицами оно лживо представлено Вам как спокойное и счастливое». Это был крупный камень в огород графа Хастфера, и конечно же, такой выпад автору записки должен был обойтись дорого. Прошение королю подписали ландмаршал и члены комитета из шести ландратов. Прежде чем попасть в руки к королю, текст прошения был отпечатан в типографии и распространён среди публики в Лифляндии и самой Швеции. Это был неслыханный выпад против всей шведской власти, он был расценен как оскорбление короля, как звук трубы, призывавшей к бунту. Карл ХI рвал и метал и требовал немедленного следствия по поводу венденского конвента, розыска зачинщиков и их примерного наказания.
