– Да, – нехотя кивнул Хадис.
– Тогда пошли.
В воздухе запахло животным теплом. Хадис прищурился и потянул руку, пытаясь опереться о холмик. Наклонился ближе и отпрянул. Перед ним лежал человек. Ещё тёплое тело, отдавало земле остатки жизни.
– Что с ним? – спросил Хадис, чувствуя, как дрожит голос и не дожидаясь ответа принялся искать шею.
– Я бы тоже хотел знать, – ответил второй. – Хочешь забрать его вещи. Ты прав. Зачем оставлять добро. Ему не пригодится.
– Я не хочу его вещи. Я пытаюсь помочь?
– Крысолову, предложившему тебя завалить? – пнул второй тело первого. – Все правильно. От таких надо избавляться. Сдаст тем, кому собирался сбагрить твоё добро. Я не привык прощать и оборачиваться.
Хадис слушал законы нового мира и машинально расстёгивал клёпки на куртке первого. Мысли скакали в варварском танце: «Сдалась мне эта чёртова игуана. Анне и Дэну не место в этом поганом мире. Если сделать непрямой массаж сердца, то…» Случившееся не укладывалось в голове.
– Верх не бери. Дырявый. Сам видишь, дырявый, – усмехался второй.
– Я, – обессилев, Хадис сел рядом с телом.
«Первый хотел убить тебя. Второй защитил. Так какого же дьявола, ты рыскаешь по телу крысы», – поганые мыслишки выползли наверх, подмяв под себя желание помощи ближнему.
– Держи, – второй протянул ему ботинки, снятые с Крысолова – Я Залик.
– Хадис, – машинально взял он обувь убитого одной рукой и пожал освободившуюся ладонь другой.
Шершавая сила сдавила пальцы Хадиса и, почувствовав грань между доказательством превосходства и предложением дружбы, замерла, отпустила.
– Давай выдвигаться. Скоро тигры учуют кровь и тогда не спастись. Утащат в дебри.
Хадис сглотнул ставший поперёк горла ком и постоянно озираясь поплёлся за Заликом. Радость от обретённой истины сменилась смятением и страхом. Слишком резким был контраст между безопасными бетонными коробками и диким животным миром. Хадис и Залика причислил к животным. Не мог один убить другого за помысел. Человек не мог убить человека.
Ветки деревьев хлестали по лицу, колючий кустарник впивался в одежду, неровная поверхность уходила из-под ног, но запах ночной свежести был божественным. Ради одного глотка можно потерпеть все злоключения. Хадис преклонялся перед лесом: живым организмом, поющем и клокочущем на разные голоса. Хтонический ужас очнулся и взял верх над вдолблённой в голову мнимой человеческой властью. Хадис впервые, после «карнавальной» чумы, почувствовал свою никчемность. Несколько минут назад он легко мог оказаться на месте Крысолова, а сейчас идет через лес с убийцей и восхищается своей незначительностью.
В Insula salutis («Острове спасения») не было преступников. Жёсткий отбор и равные возможности: остатки ресурсов разделили поровну между выжившими. Последних собирали по всему миру. Так Анна стала горожанкой.
Они познакомились в карантинной. Хадис волонтер, она испуганная девица, потерянная в новой реальности. Хадис стал ее рыцарем. Теперь Анна вновь одинока, и он снова должен помочь ей, или нет. «Так ли плох Insula salutis?» – разрывало Хадиса изнутри. Деятельности местных заводов хватало для обеспечения необходимым две тысячи человек. Так они и жили, обернувшись колючим забором, пока чертова игуана не выбрала Хадиса своей жертвой. «Нет. Все было правильно. Нас обманули. Лишили дома и языка!» – убеждал себя Хадис, продираясь сквозь чащу.
У мёртвого города был мёртвый язык. Хадис не удивился полному переходу с испанского на латынь. Единая вера в науку и термины, требовала единообразия. Правительство бетонного острова пошло дальше. Оно создало новый язык. Накормило суперкомпьютер словарями, тот разродился микслингом.
