– Да, владыка! Но я ведь еще даже не женат, чтобы надеяться на сан священника.
– Все будет в свое время, – улыбнулся Антоний. – Только не зарывайте, пожалуйста, вашего проповеднического дара. Ваше слово напоено всегда искренностью. А живое чувство для проповедника – драгоценно. Оно дороже знания и ума. У меня было такое. Не подготовился однажды к проповеди. Думал, отслужу литургию, и ладно… Смотрю, Боже ты мой, народ придвигается к амвону, а послушник ставит аналой. Пришлось говорить. Сказал о дневном евангельском чтении. Без всяких заготовок, без цитирования, и вижу по лицам – благодарны. Взволнованны и благодарны! Не тщательно продуманная логика растопляет сердца. Людям нужно от тебя, пастыря, твое тепло, им нужна твоя любовь. – Рассмеялся вдруг. – Я, кажется, взялся и вам проповедовать. В сердце у меня другое: хочу обнять вас, как сына, хочу пожелать вам счастья.
Обнял, расцеловал, благословил… А потом достал деньги:
– Пятьдесят рублей, мой взнос в библиотеку. Тайный.
– Спасибо, владыка. Спасибо, что сберегли библиотеку в трудный час.
– Тебе, голубчик, спасибо! – И улыбаясь, дотронулся до усов и бровей.
Сначала домой! К батюшке, к матушке с радостью – закончена учеба. В доме уже поселились ожидание и радость.
Дети на порог – а на стол пирог. В честь магистра Пелагея испекла уж такую громаду – в половину стола. Начинка в семь кругов: телятина с белыми грибами, то ли черника с курочкой, то ли курочка с черникой, гусятина в яблоках, бекасы с ревенем, картошка со свининкою, дичь, погруженная в чернослив и урюк, языки. На праздник пожаловало все священство Торопца. Поздравляли молодого ученого, прочили будущие успехи, дарили старые книги, красивые иконки. Батюшки, имевшие дочерей, любезничали с намеком, приглашали в гости.
Но на другой же день Василий Иванович укатил в Пошивкино.
Вернулся очень скоро: Мария Петровна, оказывается, гостит у родственников в Петербурге. Разминулись, а могла бы, кажется, написать.
Сел готовить конспекты лекций по богословским дисциплинам, просматривал учебники французского языка, перечитал в подлиннике Альфреда де Виньи «Стелло» и «Судьбы», баллады Вийона, «Персидские письма» Монтескье…
Тем временем батюшка списался во Пскове с Михаилом Сергеевичем Князевым, протоиереем, давним своим другом. Большое семейство Михаила Сергеевича сильно поредело: старшие дети учились в Петербургском университете… Василию Ивановичу под жилье предлагали светлый теплый мезонин. Плата за постель, за стол приемлемая…
– Я хочу, чтобы Миша жил со мной, – твердо сказал Василий Иванович. – В семинарии жизнь спартанская. Миша простужается. Оттого такие пропуски, второгодничество.
– Спасибо тебе, сын. – Иоанн Тимофеевич прослезился.
– Да что же я такого невиданного предлагаю – с братом жить под одной крышей?! – немного осерчал магистр.
– Ах, Вася! Всякое добро – сердце трогает!
В ночь перед отбытием во Псков приснился Василию Ивановичу сон.
Стоит он на травяном острове. В Пошивкине, что ли? Остров посреди озера. Плывет. К берегу плывет. А на берегу – дети. Такое множество, как одуванчиков весной. И все к нему тянутся, зелеными ветками машут, словно это на Троицу.
Беспечно подумалось: «Вот сколько мне Мария Петровна детишек нарожает».
Семинаристы встретили петербургского магистра с любопытством. Почти ровесник, из своих, но ведь за академистами недобрая слава кичливых, знать ничего не хотят, кроме наук.
