Первые занятия больше всего обрадовали самого Василия Ивановича. Искренность не была осмеяна, дружелюбие не склонилось к панибратству. Уже на третьей неделе занятий пришлось спасать от изгнания троицу загулявших старшекурсников. Громы гремели грозные, но молнии молодой преподаватель отвел от бесшабашных голов.
Сдать экзамен Беллавину на хороший балл стало для семинаристов делом чести.
В Торопец Василий Иванович примчался с Мишей на рождественские каникулы. Встретил их перед воротами дома белый, как Дед Мороз, Мокей.
– Батюшки, батюшки! – ахал старичок. – Какие вы у нас! Тебе, Василий Иванович, и впрямь бы архиереем быть.
Братья расцеловали церковного сторожа, магистр сказал:
– Мне в учителях хорошо… А денежку твою – храню.
Старичок отирал слезы, крестился, ласково подталкивал братьев к крыльцу. В дверях толпились батюшка, матушка, Пелагея.
– Первый в роду магистр святого православного богословия! – обнял среднего сына Иоанн Тимофеевич. – Михаил – вот тебе опора, но и пример на всю твою жизнь. Это мой завет.
Матушка наглядеться на сыновей не могла. Бестолковая от радости, хлопотала у стола нянюшка, в глазах обеих – испуг.
В Пошивкино Василий Иванович собирался поехать спозаранок. Матушка, набравшись духу, сказала, как повинилась:
– Не торопись туда… Там не очень-то складно.
– Как не торопиться? – удивился Василий Иванович. – От Марии Петровны полгода писем не было.
– Голубчик ты мой! – всплеснула руками Анна Гавриловна. – Кристальная душа! Не надо тебе туда ехать.
Василий Иванович, чувствуя, как все его тело наливается чуждым сердцу спокойствием, спросил:
– Мария Петровна замуж вышла?
– Нет, Вася, замуж она не вышла… Там еще хуже… Так говорят…
– Ах, говорят!.. Разговоры от наговоров не всегда отличишь…
– Верно, сын, – сказал Иоанн Тимофеевич. – Ты поезжай, но в голову, если что, очень-то не бери. Что Бог ни делает – к лучшему.
Мчался Василий Иванович в Пошивкино, как царский курьер.
На рождественском солнце снега пылали, обдавая лицо ледяным жаром.
Целуя брата, глаза искал, но Иван голову держал низко. Василий Иванович поднес подарки и, пока накрывали на стол, вышел из дома. К колодцу с пустыми ведрами шла Мария Петровна. Платок пуховый, лицо румяное, но глаза поглядели из такого далека – ногами отяжелел.
– Здравствуй! – сказал, и дыхание перехватило.
– Здравствуйте, Василий Иванович!
Он все-таки рванулся к девушке, показал с улыбкой на ведра.
– Да, нескладно, – сказала она, – пустые…
– Маша, правда ли, что люди говорят?
Она кивнула головою.
– Значит, правда… Но… Но, может быть…
– Нет, Василий Иванович. – Она вдруг наклонилась, черпнула ведрами снегу. – Пусть ваша жизнь будет полной. А я… Чего уж там! Я – беременна.
– Счастья тебе, Маша, – сказал Василий Иванович.
– Я счастлива.
– Снег-то какой румяный.
– Румяный. – Она хотела улыбнуться, но губы сложились горько. – Так уж вышло.
За обедом матушка, супруга брата, простодушно рассказала о приключившемся:
– Сестрица Марии Петровны Евдокия прошлым летом вышла замуж за хуторянина Клявина, латыша. Мария Петровна поехала к ней в гости да и стакнулась там с мужниным братом, с Карлом.
Василий Иванович пересилил себя, погостил у Ивана целый день, переночевал.
В Торопце Анна Гавриловна да Пелагея закормили ненаглядного, неправедно обиженного пирогами-калачами, но спросить о Пошивкине – упаси Боже!
Василий Иванович сделал визиты к учителям, к знакомым священникам, к товарищам… Вечерами выходил в сад любоваться инеем на яблонях. Пытался читать книги, но все откладывал. Попалось коротенькое «Слово святителя Тихона Задонского о подвиге против греха» – сочинение, не обремененное велеречием, чистое, ясное.
