Григорий Паустовский-Сагайдачный поселился на хуторе Городище на берегу Роси в конце XVIII века, вскоре после роспуска Войска Запорожского (по версии Валентины Ярмолы, в 1775 году>10).
Лариса Платонова в статье «Генеалогическое древо К. Г. Паустовского»>11, не указывая на временной отрезок жизни Григория Паустовского-Сагайдачного, взяв во внимание лишь генеалогическую разработку рода Паустовских Вадимом Паустовским, также определит гетмана Сагайдачного как «корень» рода Паустовских.
В своё время известный литературовед Лев Абелевич Левицкий, хорошо знавший Паустовского, в своей работе о творчестве писателя, рассуждая и тем самым как бы призывая читателей к дискуссии, ни в коем случае не ставя под сомнение «принадлежность» гетмана Сагайдачного к роду Паустовских, отметит: «Да мало ли было на Украине Сагайдачных! И где доказательства, что они ведут свой род именно от гетмана, о котором поётся в украинской песне: “Попереду Дорошенко, а позади Сагайдачный”?»>12 И в этом Левицкий абсолютно прав. Таких доказательств нет. Ну а если были бы, то разговор по этому поводу строился бы несколько в иной плоскости.
Говоря о родстве Григория Паустовского с Петром Сагайдачным, невозможно не заметить, что между их жизнями временнáя «пропасть», как минимум, полтора столетия. А это значит, что живший на рубеже XVIII–XIX веков Григорий Паустовский никак не мог состоять в запорожском казачестве времён Екатерины II всего лишь в силу того, что просто не застал существование самой Запорожской Сечи, так как она была упразднена в 1775 году на основании манифеста Екатерины Великой. А если так, то основателем хутора Паустовских на Роси (если, конечно, брать во внимание год, указанный Валентиной Ярмолой), вероятнее всего, мог быть прапрадед писателя, действительно имевший отношение к запорожскому казачеству, получивший эти земли в дар, а вместе с ними и звание поместного (или же личного – согласно Табели о рангах 1722 года) дворянина, имя которого Константин Паустовский никогда и ни при каких обстоятельствах не называл.
Не исключено, что на прапрадеде писателя всё «дворянство» рода Паустовских, равно как и их право владения землями и прикреплёнными к ним крестьянами на реке Роси и закончилось. А наличие дворянского титула в роду Паустовских к моменту рождения Кости Паустовского обрело форму стойкого семейного предания, как, впрочем, и история с гетманом Сагайдачным. Но то и другое в семье будущего писателя никогда не оспаривалось, потому и было «врублено» в родословие Константина Паустовского на полных правах.
И если о внешности Григория Паустовского ничего не известно, то образ его сына – Максима Григорьевича, который приходится Константину Паустовскому дедом, предстаёт перед читателями в «Повести о жизни» весьма колоритно. Он был похож на «маленького, седого, с бесцветными добрыми глазами» старика-казака, который «всё лето жил на пасеке за левадой», боялся «гневного характера» своей «бабки-турчанки» и, «сидя около шалаша, среди жёлтых цветов тыквы, напевал дребезжащим тенорком казачьи думки и чумацкие песни или рассказывал всяческие истории» своим внукам.
По всей видимости, в семье Паустовских царил культ Максима Григорьевича, в хорошем смысле понимания, и даже после его ухода из жизни 24 октября 1862 года его незримое присутствие весьма благодатно сказывалось на воспитании внуков, которые вовсе не знали своего деда. Впрочем, это обстоятельство прямо относится и к Косте Паустовскому, который родился, подчеркнём это, спустя 30 лет с момента кончины Максима Григорьевича.
