Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному - страница 6

Он мог и замечательно читать. Об этом тоже мало кто знал. Читал он очень редко, в России, скорее всего, только любимым женщинам.

Он снялся у Али Хамраева в эпизоде, изображая афганского пограничника.

Али Хамраев

Фридрих прилетел осенью 72-го на фрукты и отдохнуть по моему вызову, как автор сценария «Седьмой пули»… В СССР автор сценария получал зарплату за три месяца по 250 р. (Это хорошие деньги.) Фридрих был 2 недели, и я уговорил его сняться в роли афганского офицера-пограничника. Второго афганца сыграл мой друг художник Эмонуэль Калантаров. Фридриху наклеили бороду и усы, он закатал рукава и сказал: «Так немцы воевали в 41-м… – Потом добавил: – Странная ситуация: австрийский и бухарский евреи защищают от Советов границу Афганистана…» Смотря в бинокль на переходящего реку главаря басмачей, вместо текста «Не стрелять!..» Фридрих сказал: «Добро пожаловать!..» Потом его слова были озвучены на наречии дари. Вечером на берегу реки был плов, и Фридрих шутил: «Два еврея держали границу на замке!..» (Эмонуэль Калантаров происходил из бухарских евреев.)

Горенштейн без проблем встраивался в колонну неонацистов в Германии во время их маршей-демостраций, а они чужака чуют, распознают. Горенштейна не распознали – Ю.В.

Да, большой писатель не был светским человеком, не хотел им быть, хотя при желании мог, точнее мог сыгрáть и светского человека, но… Он хотел раздражать и наблюдать. Он никогда не говорил, угадывая, что собеседнику было бы приятно услышать, резко реагировал на самодовольное умствование, а на самом деле на глупость и разглагольствования бездарности.

И, как результат этих провокационных нарушений правил приличия, возникала закулисная репутация.

Леонид Хейфец

Огромное количество откликов я о нем слышал, чаще всего – отрицательных. Мне говорили, что он – мудак, мне говорили, что с ним невозможно общаться, потом мне говорили, что у него омерзительный характер, что он просто монстр. Чего только я о нем не слышал от кинематографистов и литераторов! Я даже был свидетелем брезгливого отношения к Горенштейну, говорили, что с ним невозможно двух минут быть в одной среде.

Не всякий смог бы преодолеть такое давящее воздействие, но Леонид Хейфец сначала успел познакомиться с рассказом «Дом с башенкой», и это определило его личное отношение к Горенштейну как к гению. Но на такое способны немногие.

В жизни Горенштейна на Родине было два эпизода творческого счастья. Оба они связаны с Москвой. Один – реальный и довольно продолжительный, продлившийся до 1966 года. Другой – совсем короткий, в 1991 году, но, к сожалению, все же иллюзорный. Оба они нашли свое отражение в кривых зеркалах салонов завистников.

Те, кто тогда же, в начале 60-х, соприкоснулись с Горенштейном плотнее, в деле создания киносценариев, прежде всего Андрей Тарковский и Андрей Кончаловский, быстро оценили самое важное в нем – большой дар… Божий дар.

Ирина Щербакова

Все-таки талант был такой, что все прошибло: и вот эти сценарные курсы, и сценарии, по которым снимали свои фильмы наши лучшие режиссеры. И это, конечно, все его талант. Потому что ничего нельзя сказать про его какую-нибудь особую… ну, как люди действуют: через какой-то такой общий симпатичный облик, через приветливость, через компанейство, через совместное питье и так далее… Так вот ничего этого у Фридриха совершенно не было. А было просто ощущение чего-то поразительного, что вот в этом человеке, который тáк говорит и тáк одет, живет такой мощный талант.