– Разве хорошо, когда людям нужен обман? Это же инфантилизм, бегство от ответственности.
– Это нам скептикам тяжело, а их жалеть не нужно, – сказала Лукерья, опуская шторку иллюминатора. – Какой бы простой стала жизнь, если бы удалось поверить в магию. Вместо того, чтобы годами ходить к психотерапевту – пошёл к бабке, она тебе яйцо об голову расхреначила, а ты и довольный, что порчу сняли, сидишь обтекаешь. И ведь правда тебе полегчает! А это потому, что веришь. Вы вон ни во что не верите, это и получаете…
Она осеклась, поняв, что в пылу спора могла сказать что-то лишнее. Не верю ни во что и не имею ничего. Будто верящие во всё подряд многое получают. Верить следовало в конкретные вещи.
– Я верю в рациональность, – ответил я. – И для меня пять, или сколько там, трупов в вечной мерзлоте – это не подкуп духов в обмен на блага, а укокошенные напрасно приматом со скрученным мозгом несчастные люди.
– Их больше пяти, – зевнула Лука. – Но пока неизвестно, сколько именно. Газодобытчики откапывали площадку для бурения новой скважины, и наткнулись на тела. Вызвали полицейских, те – учёных из Салехарда. Они в университет, там отец… В общем, бабка за дедку, дедка за репку…
– И вот мы здесь, – закончил я.
– Поспите хоть немного, лететь четыре часа, а потом трястись на вездеходе больше суток, если без перерыва. Последний комфортный сон упускаете.
– Насколько же это далеко от Салехарда?
– В деревне Тамбей, почти в восьмистах километрах вглубь полуострова.
Присвистнул, представив предстоящий путь в полярную ночь. Восемь сотен километров ночи. Наблюдать тёмный день мне ещё не приходилось.
Лука подтянула к себе ноги, уткнулась лбом мне в плечо и засопела. Точно с помощью кнопки её выключили.
Делать было нечего, оставалось только присоединяться ко сну, однако, едва стоило мне прикрыть глаза, как послышался тихий стук со стороны иллюминатора. Он немного усилился и повторился с тем же ритмом – тук-тук, тук-тук-тук. Стихло. А затем стекло пронзительно заскрежетало. Словно резцом по нему чиркнули.
Отчаявшись заснуть, в раздражении дёрнул пластиковую шторку вверх и вскрикнул от уведенного. За иллюминатором, каким-то неведомым образом ухватившись за борт, сидела гагара и крутила своей сизой шеей, поочерёдно пяля в меня свои кроваво-коричневые глаза-бусины. В стекле белела борозда, которую птица умудрилась прочертить острым носом. Гагара беззвучно посмеялась, продемонстрировав скрытый в чёрном остром клюве бледно-розовый язык. Оттолкнувшись от фюзеляжа, она дала крутую дугу и со всей скорости на развороте влетела в турбину. Ту охватил огненный шар. Самолёт тряхнуло. Взрыв внутри был почти не слышен. Борт начало кренить на бок.
С криком дёрнулся в кресле и ткнулся руками в переднюю спинку. Рядом хохотнула Лукерья.
– Один – один, – сказала она.
– Чего? – прохрипел я, всё ещё не понимая, что происходит.
Поглядел в уже открытый иллюминатор. Стекло целое. Турбина невредима. На конце крыла во тьме мерцал красный маячок. Никаких гагар на горизонте видно не было.
– Меня взлёт застал врасплох, а вас – посадка, – продолжала Лука.
Самолёт и правда снижался по широкой траектории. Почти по той же, на которой начал своё падение в моём коротком сне.
– Не посадка, а гагара, – ответил я.
– Кто? Это типа утка такая?
– Ну похожа, клюв только острый. Когда Аня пропала, я видел такую, а теперь она в моём сне взорвала двигатель…
