Хозяином, точнее, хозяйкой выбрали хорошо знакомую Узээришу женщину – домоправительницу Ранха̀ша Во̀того. С дородной госпожой Панда̀р, ничуть не уступающей высоченному хайнесу в росте и сильно превосходящей его в комплекции, он успел нажить не самые щадящие самолюбие воспоминания. Сейчас оборотница сидела по правую руку от него, и из-за выдающейся бастионом груди её ближайших соседей совсем не было видно. Пока она молчала и покуривала трубку, зажимая длинный мундштук ярко-алыми губами. Помада слегка размазалась, когда госпожа поздоровалась принятым на северо-востоке Салеи способом с одним из двух знакомых ей оборотней: крепко-крепко поцеловала помощника хайнеса прямо в губы. Дважды. Второй раз с наказом передать приветствие Сильнейшему, который приветствиям противился.
А вот с хозяевами трущобных районов было совсем плохо. Народ бедный, вороватый. Найти честного хозяина – задача непростая. Своруют деньги, и ищи их потом. Так что выбирали того, кто хорошо знал город, а ему в компанию давали хозяина соседней, более зажиточной территории. Он-то и распоряжался деньгами. Оттого между двумя хозяевами царили постоянные склоки. За бороды бы себя потягали, если бы по зародившемуся здесь же обычаю бороды не брили.
По истечении уговоренных пятнадцати минут распорядитель рявкнул:
– Ти-и-и-ха-а-а-а!!!
Мгновенно наступила тишина, и разгорячённые взоры всех обратились во главу стола. На хайнеса. Кое-кто, из робких, тут же потупил взгляд. Не все могли привыкнуть, что раз в два года сам хайнес делит с ними стол и ведёт беседы на равных. Ладони тряслись, голос запинался, а взгляд норовился зацепиться за что угодно, но только не за пугающе белое лицо Сильнейшего, на котором золотом сияли пронзительные жёлтые глаза.
Хайнес сидел к собравшимся полубоком, забросив ноги на табурет, и единственный из всех присутствующих неспешно потягивал из стакана золотистое вино. За его спиной на скамейке расположился господин Са̀врий, помощник Сильнейшего. Оборотень среднего роста, с короткими светлыми волосами и кротким, равнодушно-холодным лицом. Больше всего он походил на изображение праведника, таким их малевали на храмовых стенах. И обязательно, чтобы оттенить добродетель, сбоку либо спереди рисовали искусителя.
И хайнес здорово смахивал на искусителя своей уже больно отличной от окружающих внешностью. Неестественно белокожий, с синью расползающимися по шее венами, с едва достающими до плеч волосами, сияющими снежной белизной. Даже брови и ресницы были словно инеем покрыты. Глаза – единственное яркое пятно – пугающе горели нездоровым энтузиазмом.
– Ну что, горемыки, – ноздри прямого носа хищно шевельнулись. Хайнес вмиг стал похож на стремительную и очень голодную птицу. – Тобий, ну со стеной непорядок. Тебе деньги выделяют не для того, чтобы на них сидеть.
Уши плюгавого порозовели.
– Пока что есть не истратишь, других денег не получишь.
Тобий нехорошо насупился, но оспаривать не стал. Воровством общих денег он не занимался. Но скупердяем был сверх меры! На него уже свои жаловались. Смещать не хотят, всё ж заслуги у него имеются, да и не преступление какое совершает. Но дошло до того, что он скупился яму на дороге под своими окнами засыпать, пока сам хайнес ночью в стекло не постучал и проникновенно не пообещал утрамбовать его самого в эту яму. А на следующий день ещё и счёт за сломанную ось кареты выслал.
