Фон Ремберг попытался завязать разговор. Но Слава явно была не расположена к беседе и отвечала односложно. Разговор не клеился.
— И часто вы вместе с Григорием Ивановичем трапезничаете на кухне? — спросил Кристиан.
— Иногда.
— Людвиг доложил мне, что вы постоянно помогаете Матильде.
— Да, бывает.
— Насколько я помню, сударыня, я запретил вам общаться со слугами и уж тем более выполнять работу прислуги.
Слава обратила на него непокорный взор и твердо ответила:
— Сударь, ваши запреты прямо умиляют меня. Я взрослый человек и сама могу решить с кем и когда мне общаться, со слугами или нет. И если вы думаете, что общение с Матильдой может навредить мне, это лишь ваши заблуждения, которые я прошу оставить при себе.
Мрачно взглянув на девушку, фон Ремберг напрягся, ощущая, что она просто издевается над ним, похоже, не собираясь подчиняться, как это было полгода назад.
— Я вижу, вы хорошо выучили роль непослушной, своенравной жены за то время, пока я был в отъезде.
— И что же, вы накажите меня?
— Вы удивитесь, но у меня уже возникло такое желание, — парировал язвительно молодой человек.
— Неужели розгами? Или поставите на горох? — лилейным голосом поинтересовалась она.
В ее словах явно читалась насмешка. Кристиан медленно проглотил кусок омлета. Неожиданно у него возникло неистовое желание действительно наказать эту девицу за неповиновение: посадить в холодный подвал без еды или хотя бы выпороть. Но он тут же взял себя в руки, не желая показать ей свою слабость. Он как-то беззлобно оскалился ей в лицо и глухо ответил:
— Впрочем, я думаю, что наказание ни к чему не приведет. Ибо вы упрямая своевольница, которая решила испытывать мое терпение. Но, поверьте, я не буду уподобляться примитивным созданиям мужского пола и теперь оставлю все как есть. Нравится вам стряпать на кухне, так стряпайте, мне все равно.
Они вновь замолчали, продолжив трапезу. Словно дуэлянты, молодые люди то и дело поглядывали друг на друга острыми изучающими взорами, и каждый думал, что он выиграл этот словесный поединок.
— Я хотела бы вас спросить об одной вещи, — вдруг произнесла Слава, вскинув на него пронзительный яркий взгляд.
— Да?
— Вы могли бы назвать мне имя графа, которому отдали в уплату долга мой алмаз?
Перестав жевать, фон Ремберг упер цепкий взор в красивое лицо девушки и помрачнел.
— Зачем это вам?
— Я... — она замялась и уже более настойчиво добавила: — Мне надобно это знать. Будьте любезны, скажите мне его имя.
Прищурившись, Кристиан тихо ответил:
— Я не отдавал камень ему. А продал его и отдал долг деньгами.
— Продали кому?
— Одному ростовщику, — пожал плечами фон Ремберг, стараясь ни единым жестом не выдать своей лжи.
— А его имя? Вы помните его имя?
— Нет, — вымолвил он. — И вообще не пойму, зачем вам имя ростовщика?
— Мне очень нужно знать, — почти взмолилась Слава.
— Нет, к сожалению, я не помню его.
— А его лавка? Где она находится?
— Где-то у речки на окраине Морской улицы, по-моему, но точно не помню. Вы же знаете, там куча разных лавок. Я лишь искал того, кто даст больше за камень. Рудольф возил меня. Тогда был поздний вечер, и я не запомнил места. Возможно, Рудольф помнит эту лавку.
Слава ощущала, что он что-то недоговаривает. Рудольф был одним из кучеров. В эту пору он по поручению Кристиана уехал в Берлин с поверенным фон Ремберга. Девушка нахмурилась и решила, что надо подождать возвращения Рудольфа. Тяжело вздохнув, Слава внимательно посмотрела на мужа, на лице которого застыло бесстрастное выражение. Ей в голову пришел очередной щекотливый вопрос.
