Пеладжиос и Эвелина. Поэма в Прозе - страница 2



Чтоб не заходили люди.
И чтоб надежду оправдало
Её непорочное целомудрие.
Спотыкаясь, бежали минуты,
И шагали недели.
Встречавшее всех утро
Закатом укладывало в постели.
Ранее любимая дочь,
Теперь обречённая смертью,
Смотрит в далёкую ночь
И плачет в ладони ветру.
Дева лишь тем была сильна,
Что молитву шептала,
Как вдруг оборванная тишина
Обликом из пустоты восстала.
Ночь полностью бессонна
И молниеносный разрыв небес
Игривым раскатом грома
Явил в башню Зевса.
Мощнейшей силой
Бог молнии укрощал
И в облике седого мужчины
Перед девой он предстал.
Одарил он Данаю
Высочайшими комплементами,
Шёпот из небесного края
Обёрнут закатной лентой.
– Ты, земная смертная,
И тобой я восхищён.
Все закатные ленты
Тебя жаждут коснуться лучом.
Я юркостью молний
Раскрашу тучи бледные
Чтоб лик твой в них запомнили
Тысячью легендами.
Ты нежна и строптива
Мне перед тобой не устоять,
В тебя вдохну я силу
Готова ли ты меня принять?
В движениях он застыл.
Пронзающие блики его глаз
Выражают огненный пыл.
И пламя ласкает экстаз
Невозможно остановиться,
Перед сексуальной пучиной
Пропорциональные мышцы
Грациозно выражают мужчину.
Очаровав мышечной сталью
И романтичной душой,
Дева перед ним предстала
Абсолютно нагой.
Эротичным скольжением
Пеплос явью озарил мираж.
Воскликнуло восхищение,
Дугой омывая пляж.
Словно над водопадом,
Под освещением луны,
Радуга цветёт садом
И лишь ему цветочки видны.
Страсть окутала близостью
Бога и само совершенство,
Даная лишилась невинности
Вкусив плод блаженства.
Сладко-манящее мгновение
Растянулось на часы
Семя блаженным проникновением
Оставлено в виде грозы.
Тучи расправили кудри,
Чистой гладью небес.
Даная лишилась целомудрия
И возрадовался Зевс.
Так же, как и проник
Громовержец в башню,
Явив из ниоткуда лик
И исчез он так же…
Пришедшая в себя Даная,
Поняв, что произошло,
Наготу скромностью прикрывая,
Восхищалась она душой.
А бдительная стража
Всё доложила царю:
– Заточённая дочь ваша,
Поклоняется некому злу.
Да и сам Акризий
Через приличное расстояние
Незримую даль приблизил
В ночи загадочным сиянием.
Высочайшая башня
С единым окошком
Становилась всё слаще
За гранью решётки.
Манящем ароматом ванили
Стены неволю питают,
Жизнь расправила крылья
И бабочкой порхает.
Не на шутку испуганный царь,
Прервав свой сон,
Не отдаляясь от дворца
В страхе за свой трон
Мчится со стражей
Не видя мрачную ночь,
К той самой башне,
Где заточена его дочь.
Отварив тяжёлые засовы
И семь огромных замков
Ожидаемое сладкое горе
Навязало тугих узлов.
До смерти корыстный царь
Вложил всю отцовскую мощь.
За дверью он мечтал
Узреть омертвленную дочь.
Но к сильнейшему удивлению
Его ждало разочарование
Он увидел умиление
В освещённом очертании.
Двух недельный голод
И отсутствие воды
Мрак и жуткий холод
Не оставили Аида следы.
Царь, сдерживая слово,
Что дал самому себе,
Умертвить без крови,
Дочь, заточённую во тьме.
Едва ветра вдохнули
Аромат полевой ромашки,
Как вновь Данаю замкнули
В каменной башне.
Грозно прозвучал приказ
Властного царя Акризия
Спрятать её от глаз
Какой либо жизни.
Время незаметно пролетало,
Исчезая за высью
А царя грызть не переставала
Пророчество единой мыслию.
Быстро бежали недели
Спотыкаясь о дни
И что-то неведанное
Зажигали в башне огни.
Люди прокляли Данаю
Мол, злом она объята.
Ночами муками возгорает,
А днём воплощается обратно.
Но и иные мнения
У людей рождаются.
Свет – это умиление,
Когда Зевс к ней является.
Окрылённые месяца
Затмевали время мигами,
А освещённые чудеса
Мучили царя интригами.